Сергей Линник - Елабуга

– Андрей, я с трудом могу поверить в Ваши слова, но, наверное, придется, это самое простое объяснение, потому что поверить в чтение мыслей еще труднее. Значит, через почти восемьдесят лет меня помнят?

– Памятник у музея в Борисоглебском, музеи в разных городах, где Вы жили, издано всё, включая черновики и письма – всё, что сохранилось. Хотя сохранилось – не всё.

– А моя семья? Что с ними? Сережа, Аля? Что будет с Муром?

– Я сейчас не буду об этом, Марина Ивановна, поймите, теперь история изменилась и говорить, что было в том варианте событий смысла нет.

На самом деле это место – самое трудное. В дороге Андрей много раз прокручивал в голове возможный разговор с Цветаевой, но вот эту часть решил никак не озвучивать. Вытащить из тюрьмы ее мужа, которому оставалось жить меньше месяца до расстрела – это уже явно из области ненаучной фантастики. Говорить о смерти на войне сына – решил позже, как раз это изменить можно и нужно. О судьбе Али, которая отсидит свои восемь лет, а потом будет мыкаться, одинокая, до самой смерти, можно и сказать, но не сейчас.

– Марина Ивановна, давайте сделаем вот как. Сейчас Вы успокоитесь и соберетесь с силами. Денег я Вам оставлю достаточно, чтобы жить безбедно и не заботиться о том, где взять дрова или еду. Здесь или в Чистополе – неважно. В Москву пока возвращаться не стоит: в октябре начнется принудительная эвакуация, битва за Москву закончится к зиме и жить в практически прифронтовом городе – не стоит. Что касаемо Мура – надо сделать всё, чтобы он после школы продолжил учебу. На врача, инженера, кого угодно. В прошлый раз он вернулся в Москву, оттуда его отправили в Среднюю Азию, чуть в тюрьму не посадили, потом в армию взяли и он погиб после ранения в июле сорок четвертого. Наверное, не такой судьбы Вы бы для него хотели. Не так ли?

– А война – когда?

– В мае сорок пятого. После – не лучше, гайки начнут закручивать почти сразу, года до пятьдесят шестого, потом – чуть легче. Но жить все равно придется, Марина Ивановна. Не для себя, так для семьи. Мур без Вас – пропадет, не справится.

* * *

Андрей

Теперь, когда нужда спешить отпала, дорога устроилась легко и просто. Поезд буднично и без приключений довез их с Настей до Москвы и они, доехав на первом поезде метро до Арбатской, шли с Настей по пустынной с утра улице Воровского в Хлебный переулок.

– Всё, Настя, кончились наши путешествия. Или нет?

Финал 2

Андрей

Андрей, задыхаясь, быстро шел по улице. Возле портомойни он столкнулся с женщиной, вышедшей с корзиной белья, та свою корзину уронила и он успел подхватить ее у самой земли. Женщина ругалась ему вслед, но он уже не слышал ничего. Дернув за ручку, он открыл дверь в сени дома номер десять по улице Ворошилова и, почти повиснув, из последних сил выдохнул:

– Марина… Ивановна…

В ответ ничего не услышал. Шагнув вперед, сразу же увидел висящее на веревке тело. Схватив за ноги, приподнял, закричал сразу же:

– На помощь! Кто-нибудь, на помощь.

Вбежала запыхавшаяся Настя:

– Что, дядя Андрей? Что случилось?

– Настя, быстрее, ищи нож какой-нибудь, веревку перерезать, я держу пока!

Настя побежала в дом, споткнувшись о лежащий на боку табурет, через минуту вернулась, держа в руке кухонный нож.

– Что теперь?

– Становись на табурет, режь веревку!

– Я… я боюсь, дядя Андрей…

– Настя, быстрее режь веревку! Потом разговаривать будешь! Ну же!

Настя поставила табурет, влезла на него, пыхтя, начала резать веревку.

– Не перерезать, очень крепкая.

– Режь, Настенька, быстрее, время уходит!

Наконец, тело в его руках повисло и Андрей уложил его на пол. Одного взгляда на уже высохшую роговицу и окоченевшую нижнюю челюсть хватило, чтобы понять, что опоздали они часа на три, не меньше.

– Опоздали, Настя, всё.

– И ничего нельзя сделать?

– А что тут сделаешь, она уже несколько часов как умерла.

Андрей вышел на улицу, сел у двери на землю. Настя вышла за ним, села рядом.

– Что теперь?

– Подождем Мура, сына ее, парню помочь надо, он один остался, потом назад отправимся. Здесь уже делать нечего.

* * *

Андрей