Элеонора Лазарева - Зеркало души (СИ)

загораживаешь проход сама и своим чемоданищем. Скоро остановка, а ты тут стоишь, людЯм мешаешь.

Тут она решительно шагнула ко мне и повела согнутой в локте рукой, отстраняя меня от двери. Я испугалась её напора и, подхватив за ручку тяжелый чемодан, стала продвигаться к двери на выход из вагона.

— Куда, дурища! — закричала она, хватая меня за руку. — Там сцеп! Тебе сюда!

И она нажала на ручку. Двери в вагон громко щелкнули и открылись. Я все еще не понимая своего состояния, начала протискиваться в открывшуюся дверь и еле пролезла между ней и стенкой, поставив чемодан перед собой. Толкая его уже коленкой и держа обеими руками, услышала, как лязгнула за мной, закрываясь, дверь и последние слова грубой женщины:

— Ездют тут всякие ненормальные, а ты им угождай.

Придерживая чемодан, я прошла в середину вагона и опустила его на пол перед собой.

— А куда мне идти? — пришла здравая мысль. — Какое купе? Надо было спросить. — Подумала я и тут же открылась с грохотом дверь рядом, и выглянуло заспанное лицо женщины:

— Какая остановка, девушка? — спросила она меня, на что я пожала плечами.

— Не знаю.

Она еще раз окинула меня взглядом и с сожалением захлопнула дверь. Та с лязгом встала на место и щелкнула замком.

— Где я? — вздрогнула и осмотрела коридор с затертой зеленой дорожкой с выцветшим принтом по краям, шелковыми занавесками на окнах на металлических держателях, деревянными панелями в старинном стиле и кожаными сидушками, прижатыми к стенкам вагона. Пахло дымом и гарью, что влетали в некоторые полу-открытые окна и шевелились занавески. Тут я услышала дальний гудок и, выглянув, увидела, что состав тащит какой-то стародавний паровоз с широкой трубой и густым дымом из него. Вагоны качались из стороны в стороны, и я ощущала их движения.

— Опять стоишь! И сейчас в проходе! — рявкнула за спиной проводница. — Счас будуть люди выходить, а ты мешаешь! Иди в свое купе, кому говорю!

Вздрогнув, я в страхе обернулась:

— Не помню какое купе, — промямлила я. — Подскажите.

— Ах, ты боже мой! — фыркнула она. — Билет где твой?

— Я не знаю, — всхлипнула я тихо.

— Потеряла? — Хмыкнула она, глядя на меня уже помягче. — Эх, ты, растяпа. Так и голову можешь потерять. Хорошо я запомнила. Купе пятое.

Я только кивала на её слова, которые и были действительностью, потому что до сих пор не понимала где я и что со мной. То, что сейчас в поезде — понятно, но как здесь очутилась и почему чувствую себя по-другому, не как раньше со своей отдышкой и килограммами. Сейчас чувствовала себя преотлично и понимала, что обладаю стройным телом. Правда, не своим уж точно.

Открыв двери уже моего купе, она помогла втащить тяжелый чемодан и затолкать его на вторую пустую полку. В купе никого не было.

— Это твое место, — махнула она рукой на нижнюю полку. — Расстилай матрас и приходи за бельем. Готовь десять рублей. Если нужен чай, то принесу. Ну, давай сама. И найди билет! — ткнула она в меня пальцем. — А то проверка. Как найдешь, принеси ко мне. Мое купе последнее. Запомнила, тетёха?

Я кивнула по инерции. Она усмехнулась и вышла, захлопнув двери. Я без слов опустилась на полку, все еще не веря своим глазам, оглядывая помещение.

Это было обычное купе, только очень старого образца: с обтянутыми кожзаменителем полками, примятое многочисленными телами и довольно жестким, окном с белыми шелковыми занавесками, откидным столиком с сероватой застиранной салфеткой и вытертым стареньким ковриком под ногами. Оглядела более внимательно себя и поняла, что я в молодом теле, одетым в старомодный костюм и цветную блузку в темно-синий мелкий горошек. Осмотрела свои молодые пальцы, не знавшие маникюра и похлопав по карманам, наконец, нашла… паспорт. Это была серо-зеленая книжица вертикального образца, какие были ранее. В нем приклеено фото с уголком и синей печатью. Всмотревшись в снимок, поняла, что там лицо молодой девушки лет шестнадцати и записью, что это Малышева Валентина Степановна, уроженка города Мценска и годом рождения…И тут я впала в ступор! Год рождения значился тысяча девятьсот…тридцать девятый! Я зажмурилась, помотала головой и вновь открыла глаза.

— Точно! Тридцать девятый! — ахнула я. — Тогда сейчас выходило, что год пятьдесят шестой или седьмой, если судить по этому телу и всему остальному, что окружало меня.

Я сидела и не могла ничего понять, --">