Ульяна Молотова - Маршрут - 21

снятый, весеннего пейзажа, где поля и леса, словно лоскутное одеяло, — укрыли всю землю до самого горизонта. Тут вот странный разбитый памятник полководцу Жукову. Ещё одно фотография, где девочки стоят вместе около странного подбитого танка. У него была белая звезда на борту несуразной и кривой башни, похожей на обмылок, и большая командирская башенка, которую на советской технике делали гораздо меньше. А ещё, как сказал Миша, это танк М60 и у него 105мм орудие, которое очень мощное, но стреляет редко и на ходу косит часто. Тут вот одна «картина», где кот старательно вылизывает причинное место. На удивлённые взгляды (в том числе и Кишки, которому такой компромат был неприятен) Тоня ответила, что коты забавные и иногда подловить их так очень смешно.

И всего один кадр, сделанный исподтишка по известной только Тоне причине, где на кухне мило общались Оля и дедушка Николай. Миша долго смотрел на него. Очень долго. Но выражение лица совершенно не менялось, он будто пытался осознать что-то, что и не хотел вовсе осознавать или понимать, но отпустить фото с запечатлённым в последний раз дедушкой не мог.

— Миша, он…

— Да, понимаю. Старый совсем был и до войны сильно болел, — Михаил потёр глаз, — На удивление такой счастливый. Пойдёмте спать, завтра всё, завтра. Хватит на сегодня, — он убрал снимок в карман.

Столько времени прошло, а уставшие кости, мышцы и сухожилия, натёртая тканью от грубых лямок рюкзаков и ремней кожа не забыли первой, самой удобной и приятной кровати за всё путешествие. Да, эти пружины порядком проржавели и стали суровее, будто к ним месяцами никто не прилагал и малейшего усилия, тщательно обходя стороной. И сейчас Миша ушёл спать на диван, оставляя девочек одних.

Тоня почти закрывала глаза: — Мы же не зря в Москву ездили?

Оля уставилась в потолок. Все слова спутались в узелки, главный из которых не развяжешь, пока не проделаешь то же самое с теми, что меньше, но намного заковыристее и сложнее. Они вроде маленькие, но такие тугие и противные, к каждому нужен свой подход, а потом появляется желание сжечь их всех и выкинуть в мусорку. Пусть там и валяются себе на здоровье, главное, что извилины в мозгу не мозолят. Да только нет чем жечь и приходится импровизировать.

— Конечно, не зря. Мы повзрослели, доказали себе что-то. Повстречали многих людей, узнали, что не всё потеряно. Не зря, наверное. Может, всё бы иначе повернулось, останься мы тут, но Миша был прав, здесь небезопасно. Но мы и там чуть не погибли. Я не знаю, правда. Никто ничего не знает и, кажется, никогда не знал. Меня саму так раздражает это. Столько всего произошло, а я будто просто чуток серьёзнее стала.

А Тоня уже заснула.

Вновь сон. Нет. Каждый прожитый в пути день! Сны! Быстрые и волнительные, перетекающие из одного в другой как истерика или неприглядная история. А в сути же они ей и являются. Историей! Всегда ей являлись. Утрированной и несвязной. Но разве не любая история в сути бессвязная? Цельный или не очень сюжет есть в любой, но его же создаёт что-то извне. Может писатель, может, события за пределами литературных и художественных строк, хотя и они придуманы и продуманы Человеком. Разве «связное» это не то, что является таковым само в себе? Что-то цельное и понятное и внутри, и снаружи. Яблоко, например, цельное, но мы же не знаем, например, сколько в нём косточек, можем только предположить исходя из наших знаний. Или вековой дуб зимой. Вдруг вся его сердцевина прогнила? А зимой ты так просто не поймёшь! И даже наши мысли, наши истории в сути никогда не были и не будут связными для других, а порой даже для нас самих. Всегда мы все что-то додумывали, всегда видели в чём-то то, что хотели видеть. И для сна мы сами, пускай и неосознанно, но сценаристы. Начинающие, какими навсегда и останемся, но сценаристы! А сейчас, когда маленький автор внутри совсем изголодался по любимой работе, короткие рассказы скомкались в огромный клубок ниток, которые переплелись, стали одной целой историей — кривым и слабо понимаемым целым. Это такой объёмный пласт переживаний, самокопаний, волнений и предвкушений, который невозможно понять даже нам самим. Мы знаем, что он связный, что он состоит из понятных и ясных нам вещей, но мы никогда не сможем это объяснить другим, потому что наши переживания исключительно наши! А дело искусного творца — это как можно лучше передать зрителю или читателю то, что тот никогда не имел чести или несчастья почувствовать. --">