Иван Прохоров - Спаситель

первым трем лекциям стартуют уже на следующей неделе.

Выйдя из лектория, Завадский зашаркал по коридору, сгибаясь под тяжестью бессонных ночей и многочасовой рутинной работы, обеспеченной дешевым быстроуглеводным топливом. Потоки студентов обходили его, скользя пустыми мимолетными взглядами, будто он был частью местного интерьера, вроде колонны или сломанного стула. Сегодня пятница, занятия закончились, можно уйти домой пораньше, тем более у него был повод, но Завадскому предстояло еще одно неприятное, но важное дело.

Он вошел в крошечную преподавательскую, достал из сумки купленный утром в «Магните» молочный коржик с жирной наклейкой на этикетке «Успей купить СКИДКА –30%», включил замызганный электрочайник, тяжело, как старик опустился на стул и закинул ногу, намереваясь осмотреть дыру в правом ботинке. Промокшие ноги он еще переживет, а вот показываться перед студентами в рваной обуви – повод заполучить новое прозвище.

В преподавательскую вместе с шумным коридорным гомоном заглянул похожий на головастика активный доцент Семенов.

– Филипп Андреич! – закричал он, вынудив Завадского поморщиться. – В понедельник дежурным от кафедры идете!

– Извините, не уловил вопросительной интонации, впрочем, в любом случае исключено. – Не оглядываясь среагировал Завадский.

– Филипп Андреич, – нараспев протянул Семенов, что означало: давайте без этих ритуалов, все равно деваться вам некуда, мы оба это знаем.

– Но у меня занятия!

– У всех занятия.

– Все благополучно уклонились от сектоведения. – Выбросил Завадский жульнический козырь.

Семенов хитро улыбнулся.

– Филипп Андреич, ну правда некому. У Густафсона региональная проверка.

– А Мартышкин?

На самом деле у походившего скорее на анекдотичного армейского прапорщика, чем на преподавателя политической социологии «Мартышкина» фамилия была Мартышин, но Завадский всегда называл его Мартышкиным и ничего не мог с собой поделать. Утешал он себя только тем, что делал это беззлобно. В отличие от настоящего момента.

– Он же теперь замзаведующего кафедры.

– Что?! – искренне изумился Завадский и даже привстал. – Нашей?

– А какой же еще! – фыркнул Семенов, презрительно обозначив незначительность этой новости. – В понедельник приказ. Так я запишу вас, Филипп?

Теперь Завадскому было не до Семенова, он отмахнулся от него, соглашаясь и, оставшись один, заходил по кабинету, то и дело глядя на часы.

Нет, плевать ему было на глупого как валенок Мартышкина, неспособного лекцию даже по бумажке прочитать, и плевать на несправедливость, к которой он привык. Должность и впрямь незначительная. По большому счету на эту должность Завадскому тоже было плевать. Но не плевать было на Викторию, которую разогнавшийся на электросамокате безработный лихач из Елабуги посадил на инвалидное кресло минувшей осенью. Не стоит унывать это лечится, успокаивали себя Завадские. Дело в деньгах, в конкретной сумме – восемьсот девяносто тысяч рублей. Операция на позвоночнике в Москве, и она встанет на ноги уже через пару недель. Но надо торопиться, а то… Ребенок растет, болезнь прогрессирует, а очередь на квоту длинная. Восемьсот девяносто тысяч рублей не такая уж большая сумма. Ее можно накопить, правда с зарплатой Завадского, даже с учетом питания молочными коржиками требовалось пару лет, можно было что-то продать – машину или квартиру, например, но у Завадских ничего этого не было. Только двести тысяч, отложенных на первый взнос для ипотеки. Можно было отсудить у виновника из Елабуги, но как оказалось, у него имелись только долги. Можно было самим попросить в долг – у друзей (тут, правда, выяснилось, что у них не было друзей), у родственников (жена Завадского была круглой сиротой, а он…). Да, оставался еще кредит, но без залога и поручителей никто не шел им навстречу. Все крупные и средние банки отказали. Только, когда они уже совсем отчаялись менеджер местного «Речфлотбанка» девушка по имени Ираида со строгим лицом, и как оказалось добрым сердцем явила им свет в конце туннеля. Можно попробовать утвердить заявку на кредит в семьсот пятьдесят тысяч, неожиданно объявила она, если Завадские подтвердят ее чем-то серьезным по работе. Все остальные варианты намного сложнее – об этом даже не думайте. Трясите работодателей, вы ведь работаете в крупном учреждении больше десяти лет, верно?

– Я четырнадцать лет --">