Аристарх Риддер , Михаил Шерр - Помещик 1

— Всё, хватит орать, как видишь, не получилось, — просипел я.

Слуга мгновенно замер с открытым ртом. Видимо, его «молодой барин» никогда не отличался чувством юмора.

Пауза несколько затянулась, и я решил, что события желательно немного форсировать.

— Ты, Степан, думается мне, хотел что-то сказать?

— Хотел, барин, хотел… Родители ваши только преставились, а вы уже в петлю полезли.

— Преставились? — я нарочно сделал глупое лицо.

— В мир иной отошли, барин! Батюшка с матушкой! Господь прибрал в один день, как известие пришло, что братья ваши старшие на Кавказе костьми легли. Имение заложено, а вы тут… — он махнул рукой в сторону оборванной веревки.

В этот момент в голове что-то щёлкнуло.

Воспоминания. Не мои. Его.

При слове «батюшка» в голове всплыл образ пожилого седого как лунь мужчины с такими же седыми бакенбардами и добрыми глазами. «Матушка» — полная женщина в чёрном платье, всегда пахнувшая какими-то травами. «Братья» — два, похожих друг на друга, молодых офицеров в военной форме.

«Имение» — и я вдруг ясно представил большой деревянный дом, сад, конюшни…

И вдруг в голове всплыло слово: «Долги».

Еще слегка пошатываясь я вернулся к раковине с умывальником и начал раздеваться. Степан хотел помочь, но я оттолкнул его.

— Принеси мыло, расческу, полотенце и свежее белье.

Содрав сапоги, бросил их в руки Степана.

— Почисти, — краем глаза я увидел очередное изумление своего лакея. Похоже мои действия были ему также непривычны, как и предыдущие речи.

Вспомнив свои армейские годы, когда приходилось с голым торсом мыться холодной водой, например, после утренней физзарядки, я, фыркая как морж, помылся с головы до пят.

Степан дважды добавлял в умывальник воду. Лакей он наверное расторопный, так как принесенная им вода была уже теплой.

Помывшись и вырядившись в чистое, я почувствовал себя намного лучше, даже шея начала болеть намного меньше. Степан принес какой-то шейный платок и он успешно скрыл красный след на шеи.

Причесавшись, я еще раз принялся разглядывать себя в зеркале.

На этот раз увиденное мне почти понравилось.

Из зеркала на меня смотрел молодой человек, я немного напрягся вспоминая, двадцати двух лет. Худощавый, немного бледный, с правильными, даже красивыми чертами лица. Длинные, закрывающие уши светло-русые волосы, серые глаза, тонкие усики над верхней губой и небольшая бородка клинышком. Вполне симпатичный малый, если честно. Да, надо привыкать к себе новому.

Чистые новые носки приятно ласкали ноги, и даже не хотелось одевать сапоги.

«А Степан молодец, шустрый мужичок. Вон как успел начистить сапоги, блестят так, что можно в них и посмотреться», — подумал я, натягивая сапоги.

Степан умчался приводить в порядок жилетку и сюртук, а я подошел к столу и взял верхнюю бумагу, исписанную немного корявым и явно дрожащим почерком.

С дореволюционной орфографией я был немного знаком и без особого труда начал читать:

«Мир жесток и несправедлив. Я, Александр Георгиевич Нестеров…» и дальше предсмертное идиотское бла-бла гения, непонятого человечеством.

Степан молодец, успел принести подсвечник с тремя зажженными свечами и что-то типа большой пепельницы. Я без колебаний сжег в ней эту чушь. То, что в этом мире меня зовут также, как в покинутом, мною было воспринято совершенно спокойно и даже как само собой разумеющееся.

После этого я взял в руки письмо, полученное накануне. Его автор, некий Семен Иванович, в памяти тут же всплыло, что это управляющий имением, сообщал «милостивому государю Александру Георгиевичу», то есть мне, что мои родители — батюшка Георгий Петрович и матушка Мария Васильевна — скоропостижно скончались в один день, получив известия о гибели на Кавказе старших сыновей Петра и Василия. И поэтому мне надлежит срочно вернуться в Россию.

А ниже было обстоятельное дополнение, написанное рукой старшего брата матушки Алексея Васильевича. Его имение было в соседнем уезде и он взялся подготовить все дела для моего вступления в наследство.

То, что он написал тянуло не на дела, а на поганенькие делишки.

Имение Нестеровых так себе: одна деревня Сосновка, деревянный господский дом, четыреста десятин пахотной земли и около ста крепостных душ мужского пола. Жить, не тужить, в принципе можно. Но есть одно «но». Долги.

Имение, как полагается у большинства --">