Евгений Колдаев - Патриот. Смута. Том 3

Патриот. Смута. Том 3

Глава 1

Вокруг степь. Солнце спустилось к горизонту, до заката часа два, потом еще час до глубокой непроглядной тьмы. Судя по небу — будет именно так. Тучи низкие, тянуться с юга и востока, туда, откуда я пришел, к Воронежу. Гром гремел утром, лил дождь, за день еще несколько раз моросило. И никак не распогоживалось.

Я сидел уверенно на своем скакуне, держал под уздцы лошадь пленного татарского разбойника по имени — Тутай Аргчин. Пути обратно у меня нет. Только вперед — в ставку приемного сына хана Дженибека Герайя.

Танцы эти вокруг меня напрягали. Либо нападайте, и я дам отпор, положу тут вас всех, но… Тогда всей операции конец. Либо ведите в лагерь.

В третий раз проговорил громко заученную фразу:

— Я посол! Везу Джанибек Герайю его врага! В дар! И письма из Крыма!

Они перекидывались фразами, смысла которых мне не понять. Но по выражению лиц и интонации обсуждали степняки — заарканить меня и тащить на привязи, или сопроводить так, как есть. Слишком уж им нравилось мое снаряжение, но оно же вызывало опасения, что неуважение к такой персоне может вызвать проблем. Я же поехал на своем дорогом скакуне, без заводного коня. В седлах виден полный рейтарский комплект — аркебуза, два рейтпистоля и обычный легкий пистолет, две сабли, красавицы. Одна на поясе, вторая приторочена. А еще на мне самом броня, поверх дорого кафтана, выделанного серебром и шапка бобровая. Ее я тоже взял — подарок нижегородцев знатный вышел.

Да, когда собирался, имелось опасение, что жадность конкретного татарина одолеет его разум. Но с иной стороны — такой вид показывал всю серьезность моих намерений и значимость меня как переговорщика.

На это и расчет.

Одетый бедно простит аудиенции у приемного сына хана. Такой человек, скорее всего, полный идиот, и вот его можно порешить здесь и сейчас. А снаряженный, как я сейчас — это повод задуматься, кто же этот гость, может, предводитель его ждет. Переписка-то между русскими и татарами шла. Не верилось мне, что к ним в стан или во время похода гонцы не поступали. От таких, как Жук людей. Не один же он на всей России матушке. Верных Шуйскому, шлющих письма немало.

Ну так что? На лице моем играл невысказанный вопрос.

Лошадь под Тутаем волновалась все сильнее, и это раздражало. Время, хрена ли вы тянете. Жабу свою уже придушите, не ваше это все. Не вам назначено и не вам причитается. Вы же понимаете, что в случае заварухи, я вас и положить могу. Даже не будь я тем, кто есть. Огнестрела много, луки ваши мне в броне не особо страшны. Шансы есть даже у бойца средней руки. Как только к арканам потянуться — буду стрелять.

А дальше? Кривая вывезет!

И здесь, наконец-то они решили. Один крикнул что-то на своем, обращаясь ко мне. Раз говорят, то вряд ли нападать будут. Слово оно в то время важное было когда резать шли, с людьми не здоровались.

Ответил на русском:

— Не понимаю я, по-вашему. Хочу говорить с Джанибек Герайем.

— Говорить, у-рус. Сераскир. — Рассмеялся громко татарин.

Я понимал, что это все лишь давление на меня. На испуг взять хотят, но не на того напали. Я же понимаю, что это вам меня сейчас бояться надо, а не наоборот. Расстояние близкое, не промажу. Глупо только.

И им глупо, и мне бессмысленно нападать.

Мне же нужно говорить с их главным. Именно с Джанибеком, не кем-то иным. Только с самым главным. Письмо ему передать и вот этого упыря — разбойничка.

— Алга. — Махнул один из татар, указал на реку.

Наконец-то. Свершилось.

Я тронул коня легонько пятками. Пошел вперед.

Двое, что с копьями, двинулись рядом. Слева и справа, соблюдая дистанцию метра три, может, четыре. Один, видимо, главный. Который как раз и принял решение, ушел слегка вперед. Еще два лучника держались позади. В ноздри бил запах усталых лошадей и давно не мытых людей. Вряд ли татары специально пренебрегали гигиеной. Скорее всего, давно в походе. Стали здесь недавно и ненадолго. Может, час или два или вчера вечером. А этих парней почти сразу отправили в дозор. Не успели они ни себя, ни коней после перехода в порядок привести.

Это хорошо, это значит, суеты в лагере прилично и в бой никто не рвется на ночь-то глядя.