Андрей Викторович Попов - Дверь в сказочный ад

передалось и мне. Внутри засела невразумительная тревога, и я уже наблюдал приближающийся замок без былого восторга. Хотя утро стояло ясное, солнечное и во всех отношениях добродушное. Со всех сторон замок был окружен высокой монолитной стеной. Построенный еще в средние века, он был неплохо приспособлен для длительных осад. Сколько же этих осад случилось в его реальной истории — возможно, удастся узнать из архивных записей, если таковые существуют. Когда мы подъехали совсем близко, то замок превратился в настоящую крепость, нависшую над жалким человеческим взором. И тогда только в мою душу пришло некое успокоение от сознания правильно сделанного выбора: несомненно, вложенные деньги стоили того, что за ими оплачено. Я громко назвал свое имя и дежурный привратник с помощью лебедки поднял массивную железную дверь, сделанную в виде решетки. Ну, самое настоящее средневековье!

Скажу честно: если бы сейчас, за воротами, я увидел еще одного пляшущего оборванца, который стал бы утверждать, что он управляющий поместьем, заодно царь зверей и людей и всех обитающих на планете насекомых, я тут же развернулся и поехал бы прочь. Но, к счастью, привратник был вполне прилично одет, даже слегка нам улыбался. От этой улыбки даже мой угрюмый кучер Мэтью слегка подобрел.

– Мэт, подожди меня в кабриолете, думаю, я ненадолго.

Оказавшись во дворе, я принялся было разглядывать внутренний антураж своего будущего владения, но так и не успел ничего осмыслить из увиденного: ко мне тут же подбежал дворецкий в привычной для нашего времени праздничной ливрее, представился каким-то скучным именем, которое я даже не пытался запомнить, и респектабельно сообщил:

– Господин граф уже с раннего утра ждет вас, мистер Айрлэнд. Прошу вас, следуйте за мной.

Сказав эту наверняка уже тысячу раз произносимую формулу обращения к гостям, он учтиво поклонился и повел меня сквозь запутанный лабиринт каменных коридоров к апартаментам графа Каллистро, потомка древнего английского рода Ланкастеров.

– А… — я остановился в нерешительности, — вы уверены, что граф именно у себя в кабинете, а не гуляет сейчас где-нибудь… например, поблизости в лесу?

Я был так сильно сбит с толку утренним инцидентом, что вопрос вырвался как-то сам собой. И тотчас мне стало стыдно за собственную глупость. Дворецкий остановился, лишь на секунду задумался и чуть заметно пожал плечами.

– Минуту назад был у себя. Пройдемте.

Прежде чем попасть в покои настоящего графа, пришлось миновать целую анфиладу роскошно убранных комнат и один огромный зал с гигантскими зеркалами, в которых успели промелькнуть минимум десяток моих отражений: и я на мгновение вообразил себя вездесущим. Манящая неизвестность, дорогая мебель, яркие, кричащие красками гобелены постоянно отвлекали мой взор, и в какой-то момент я вдруг подумал, что цена за поместье со стороны Каллистро явно занижена. С чего бы? Вместо ожидаемого внутреннего удовлетворения вновь пронеслась тень едва уловимой тревоги. Где-то в воздухе, что ли…

Может, старческая усталость от самого бытия и, как следствие, пренебрежительное отношение к материальному эквиваленту этого бытия сделали графа несколько равнодушным к деньгам? Почему-то эта глупая версия тогда мне показалась достаточно убедительной. И я, идиот, помню, еще порадовался в душе, что удалось заключить столь выгодную сделку, да еще с кем — с представителем бывшей королевской династии! Вот поистине самозабвенная радость идиота, сравнимая лишь с радостью непутевой мышки, учуявшей запах того самого бесплатного сыра!

Наконец я имел счастье увидеть графа. Слово счастье пишу без кавычек, так как в то время в моей голове никаких кавычек не существовало. Восприятие окружающих вещей было как у наивного ребенка: как слышится, так и пишется, как видится, так и разумеется.

Короче, граф… Он находился в объятиях вздутого роскошного креста и на мое появление отреагировал лишь легким поворотом головы. Одет был довольно скромно: сероватого цвета сюртук, кажется, из велюра, того же покроя штаны — без приторной пестроты и ярких тонов, что любили средневековые сюзерены. Его взгляд был утомлен и холоден — точно остывшим от старости и ко всему равнодушен. Исхудалое лицо уже успело покрыться темной паутиной морщин. Глубоко впалые глаза вряд ли кому могли показаться красивыми. Честное слово, если бы я случайно встретил этого господина на улице, ни за что не присудил бы ему --">