Анна Алмазная - Пейзаж [СИ]

освещенной кухне. Тихо, по-домашнему спокойно тикали часы-кукушка… пробили полночь, когда Алешка, пьяно покачиваясь, поднялся из-за стола и побрел в сторону двери. Бутылка выскользнула из его пальцев, разбилась, залила пол неприятно пахнущей, дешевой водкой, и Алешка некоторое время стоял на пороге кухни, тихо шепча вслед за кукушкой:

— Тик-так… Потом вдруг встрепенулся, пьяно повел взглядом и покачался по коридору к двери в сторону комнаты Юльки.

— Плачешь… — спросил он. Отобрал у нее икону и рывком подняв, швырнул на кровать. — Правильно. Теперь, наконец-то, ты будешь моя.

— Уйди…

— Моя. Как тебя увидел, так и знал сразу — моя!

Меня выдернуло из темноты собственной квартиры, и сразу стало тошно и больно. От себя, дуры тошно, от урода-мужа… От слепоты своей.

— Вам плохо?

— Нет… — прошептала я, оглядываясь.

Я была в том самом кафе. Спала над шариком вымазанного шоколадными кусочками ванильного мороженного, размазывая его по серебристой вазочке, а по щекам моим медленно катились слезы.

— Нет, — повторила я, мечтая только об одном, избавиться от назойливого официанта. Тот кивнул, отойдя в сторону, в глазах его промелькнуло беспокойство, а я усердно старалась не смотреть на висящую над самым потолком, у поблескивающей люстры полупрозрачную фигуру, с раскинутыми широко, светящимися в полумраке кафе крыльями.

— Чего ты от меня хочешь? — повторила я недавний вопрос.

— Чтобы ты сделала правильный выбор.

Как ошпаренная, я вскочила из-за стола и выбежала из кафе.

За дверью все также падали на тускло-серый асфальт кленовые листья. Все так же светило осеннее солнце, заливая все вокруг желтым, все так же тянуло меня домой через проклятую аллею. На мосту я вспомнила, что забыла зонтик. Зонтика жалко. Старый, дырками пошел, а все равно жалко. Помню, как гуляли прошлой осенью с Юлькой под этим зонтиком, помню, как бил по серой воде речушки дождик, помню запах мокрой ткани, и как Юлька, стоя на мосту, крошила хлеб уткам, тихим шепотом рассказывая мне о первой любви к Мишке, смешливому мальчишке-соседу. Хороший был зонтик. Надо за ним вернуться. И вернулась. Даже надрывный визг тормозов мне не помешал.

Как во сне минули похороны, почти повторяя мое видение. Только у гроба стояла я, а в гробу лежал он. Было больно… плохо, паршиво.

От себя самой паршиво, от слабости своей. А через два дня я будто из тумана вынырнула. Юлька в черном, поблекшая на ее губах улыбка, и все тот же проклятый мост, что когда-то, казалось, очень давно, снился мне ночами. Стучат по зонтику крупные капли слепого дождя, медленно ложатся под ноги желтые листья, понуро плетется рядом Юлька, чья затянутая в креплен рука держит мою ладонь крепко, не пускает. Давно там мы с ней не ходили, взяв друг друга за руки… наверное, слишком давно.

— Люблю слепой дождь, — сказала вдруг Юлька, доставая их кармана фотоаппарат.

— А я думала, дома забыла, — выдохнула я… Не забыла, просто брать не хотела, мысленно поправилась я, глянув на аллею… те же яркие, насыщенные краски, та же темная, в серебристых разводах дорога, то же умытое дождем, яркое солнышко.

Как во сне.

— Здесь умер? — тихо спросила Юлька.

— Да, — и тотчас добавила. — Прости.

— За что?

— Что не увидела. Юля не спросила, что я имела ввиду. Выпустила мою руку и щелкнула фотоаппаратом.

Снимок я вставила в рамку, но повесить его на стену рука не поднялась… так и лежит он в шкафу, на верхней полке, под стопкой ждущих зимы шарфиков, а выбранное для него место опять заняла икона ангела-хранителя с простертыми над двумя ребятишками крыльями. «Чтобы ты сделала правильный выбор…» Дать человеку умереть — это правильный выбор? Может… надо было все же как-то окликнуть, предупредить… а потом вышвырнуть за дверь, как собаку, но живого.

Я не знаю ответа на этот вопрос. Нет, я боюсь отвечать… я буду жить дальше и постараюсь забыть…

--">