Николай FrittVilt - Смерть на завтрак

нравилось наблюдать за своими пациентами именно с такого ракурса; все это было сродни какому-нибудь истинному покаянию, которые очень редко встретишь даже в церкви) равномерно падал на его макушку, а затем, словно бы волнами и потоками, плавно расходился по всему остальному телу. Обычно я в такие моменты только что не трепещу, нахожу их прелестями и самыми настоящими жемчужинами профессии, но в тот раз подобного чувства под рукой у меня не оказалось. А что было — так это отвращение. Резкое и камнем лежащее на душе.

— Мне посоветовал к вам обратиться один мой знакомый. Барт, — Уилфред говорил все так же уверенно и спокойно. Казалось, что и вовсе не обращал своего внимания на весь мой первоначальный ступор. — Он однажды тоже бывал у вас. Бери свой блокнот, док, и начинай строчить. Но строчи быстро, ведь мой рассказ — не из приятных.

«Да ты и сам не из приятных, черт тебя дери, — подумал я, опуская собственную задницу в уже привычное для нее мягкое кресло, неизменно стоящее напротив стула для пациентов, и закидывая ногу на ногу. Тоже профессиональная привычка. — Век бы тебя не видеть, чмо вонючее. Боже мой, какого хрена я тут сейчас ишачу? Неужели стоило пять лет учиться в Блумингтоне, чтобы потом подтирать задницы всяким отбросам, подобным этому чуду природы?».

Но я в тот момент не должен был жаловаться на жизнь, и очень хорошо это понимал. В сущности, работа психоаналитика, если только относиться к ней со всей душой, да с непоколебимой верой в то, что ты действительно помогаешь человеку (во всяком случае, очень стараешься это сделать!) — не может не радовать. И о том, будто зря я грыз науку в Блумингтоне, было сказано мною очень даже несправедливо. Я ведь должен в первую очередь любить своих клиентов, относиться к ним по-человечески и для начала хотя бы просто попытаться выслушать. И мне уж точно должно быть наплевать на все эти их нескладные плащи, торчащие в разные стороны волосы, или быть может, что даже вагинальные кольца (если ко мне жалуют представительницы прекрасной половины человечества), находящиеся во время разговора со мной в их интимных местах, о которых я ни сном, ни духом не ведаю.

Это, пожалуй, — то же самое, что нынче принято называть «спецификой профессии». Я так, по крайней мере, всегда для себя считал.

— Уилф, — я обратился к существу, изо всех сил пытаясь побороть внутри себя мерзопакостное чувство отвращения к нему. — Могу я называть вас так?

— Док, — словно бы парировал он, с явно скользящей в голосе надеждой. — Могу я звать тебя так?

Как вы понимаете, общий язык более или менее был найден.

— В чем ваша проблема, Уилф?

Он откашлялся.

Боже мой.

Внешне я оставался совершенно спокойным (даже и сам не знаю, как мне все это удавалось), но в душе в тот момент трижды задушил мерзавца. Подумал, что нисколько не удивлюсь, если назавтра слягу с каким-нибудь тяжелейшим гриппом и эта моя лавочка закроется недели на две минимум.

— Я хочу рассказать тебе, док, о том, что произошло со мной и Беном прошлым летом, когда мы с ним отправились в поход в Форест-Хилл.

Я повел носом. Вспомнил вдруг, будто читал где-то однажды о том, что именно в Форест-Хилл в октябре минувшего года было обнаружено тело тринадцатилетней Гвендолин Брукс со следами насильственной смерти, и вся эта история вдруг как-то разом перестала мне нравиться.

— Никогда там не был, — эта фраза, в общем-то, совершенно никакого значения для дела не имела, но умолчать в тот момент я не мог. — Это где-то возле Сорок седьмого федерального шоссе?

Он поерзал на стуле, словно хотел как можно удобнее на нем умоститься.

— Да, там, док. Если ехать к северу от Лавки мистера Стоукса, то по правую руку там еще и продают вкусные колбаски. Всего лишь за два пятьдесят за штуку. Должен сказать, сущее объедение. Боже мой, съев там четыре, я почти наелся.

Я сдержанно усмехнулся.

— Никогда особенно не любил колбаски. А кто такой Бен, Уилф?

Я вдруг заметил, как по его телу пробежала едва заметная дрожь. Странно все это, подумалось мне. Почему безобидный вопрос о каком-то там Бене (будь он Бернардом, либо же Бенджамином, что более вероятно) вызвал сейчас у моего пациента подобную реакцию?

— Док, Бен — это мой недолугий братец, которому, как я полагаю, давно уже пора в Джорджия-Пайнс.

Я поднял брови от истинного и неподдельного удивления. Джорджия-Пайнс — совсем не то место, о котором можно выразиться, просто --">