Альбина Равилевна Нурисламова - Вернувшиеся

рубашки или сарафана на тонких бретельках.

Да и эта одежонка грязная, рваная, свисает клочьями. Обуви же и вовсе нет никакой: девушка шла босиком по каше из снега и грязи.

«Пьяная», – вот что пришло в голову в первый момент. В душе шевельнулись жалость и досада: сам ведь сколько раз в непотребном виде шатался, чего только не вытворял, знал прекрасно, на что человек способен, когда «в изумлении».

Это предположение подтверждала и походка девицы: разболтанная, покачивающаяся, неуверенная и в то же время тяжелая, как будто каждый шаг давался ей с трудом. Руки висели вдоль тела, склоненная голова словно бы еле держалась на шее, а ноги пьянчужка приволакивала.

Длинные волосы – то ли темные, то ли просто грязные – свисали спутанными неопрятными прядями, прикрывая лицо.

«Замерзнет же насмерть, дура», – сочувственно подумал Митрофан и двинулся навстречу незнакомке, намереваясь предложить помощь.

Куртку ей дать, спросить, где живет, кому позвонить, а может, лучше сразу полицию вызвать, мало ли, вдруг ее изнасиловали и накачали спиртным, вот потому она и раздетая, и босая; хотя, конечно, с ментами связываться не хочется… Все эти мысли мелькали в голове, пока Митрофан шел к девушке, не подозревая о том, что в действительности приближается к очередному развороту своей невеселой биографии.

– Послушай-ка, может, помощь какая нужна? Ты чего тут в таком виде…

Он хотел сказать «ходишь», но тут девушка, которая была буквально в паре шагов, повернула голову в его сторону. Свет фонаря упал на ее лицо, и Митрофан почувствовал, что мир вокруг него сначала замер, а потом словно бы поплыл куда-то, грозя утянуть за собой. Из глотки вырвался слабый хрип, руки взметнулись к горлу, но так и упали, бессильно повиснув, как перебитые птичьи крылья.

Беспокоиться о том, что прохожая может замерзнуть, заболеть и умереть от воспаления легких не стоило; не ко времени это было. Стоящая перед Митрофаном девушка уже была мертва, он сразу понял это, и сомневаться тут незачем.

У живых людей не бывает голубоватой пленки на глазах, отчего они становятся мутными, как грязная вода в луже. И пятен таких на коже не бывает, и сама кожа не отваливается от скул. И таких глубоких, но при этом не кровоточащих рубцов не может быть, и землисто-серых щек, и…

И понятно, почему голова повернута под таким странным углом: а как иначе, если шея сломана и рубец перечеркивает ее уродливой змеей.

Мертвая девушка остановилась и смотрела на Митьку слепыми глазами.

«Она не может меня увидеть!» – мелькнула спасительная мысль.

Спасительная, но глупая. Покойница ведь и ходить не может, и голову поворачивать, однако же делает и то и другое.

Запах, который источала девушка, сладковатый, тошнотворный, забивающийся в нос запах гниения и тлена, был ужасен. Если бы у Митрофана и оставались сомнения в том, что перед ним действительно живой мертвец, теперь они бы точно отпали.

Нежить медленно подняла руку, словно желая ухватить Митрофана, и приоткрыла рот. Оттуда выплеснулась и потекла по подбородку черная зловонная вода. А потом мертвячка и вправду коснулась Митькиного плеча белой ладонью, похожей на дохлую рыбину.

Несчастный был уверен, что настали последние минуты на этом свете: сейчас кошмарная тварь сграбастает его, вопьется в глотку, примется с утробным урчанием терзать его плоть – именно так поступали со своими жертвами зомби в фильмах ужасов, которые Митрофан когда-то брал в видеопрокате и смотрел с женой.

«Проклятый ноябрь, будь он неладен», – тоскливо подумал Митька, уверенный, что и ему, как и всем его родным, суждено умереть в конце осени.

Конечно, еще был шанс спастись. Нужно было бежать или попытаться как-то защититься, оттолкнуть покойницу от себя, но он не мог двинуться с места, не мог пошевелиться. Да что там – даже и на помощь позвать не мог.

Просто покорно стоял и ждал неизбежного конца, даже бояться уже не получалось. А в следующее мгновение мертвая девушка отвернулась от него, опустила руку и, словно потеряв к Митрофану всякий интерес, двинулась дальше.

Он замер, не в силах отвести от нее взгляда, смотрел на удаляющийся силуэт, пока тот не растаял в промозглой, стылой тьме. Тут бы Митрофану уйти, ведь восставший мертвец может вернуться, а еще рядом могут оказаться и другие такие же, но он все стоял, стоял, пока не почувствовал, что совсем закоченел.

Если бы он выпил хоть грамм, можно было бы списать все на воздействие алкоголя, на глюки и --">