Георгий Чернов - Оленья голова

валенок, каменным грузом тянувших его к земле, он сбросил с себя волчий тулуп, под которым оказалась черная, мятая рубашка. Под слоями въевшейся грязи и общей поношенностью было трудно заметить, что ткань этой рубашки когда-то была достаточно дорогой. На левом рукаве не хватало запонки, а та, что еле держалась на правом, была хоть и потертой, но явно купленной человеком со вкусом. Филин прошел в просторную комнату, заставленную фигурками и обвешенную разного рода оберегами из всяческих растений: давно усохших березовых и дубовых листов и, в особенности, из барвинков. Посреди комнаты стоял громоздкий обеденный стол, в углу комнаты поселилась большая каменная печь, совсем недавно побеленная, а у самой широкой стены стоял огромный старый шкаф, заставленный посудой и самодельными игрушками. У шкафа сидела милая девушка в белом сарафане, светлые волосы которой собраны были обручем, и вязала очередную куклу, а из-за занавески на печи слышно было, как старик отесывает новую заготовку.

– Что, все херней своей маетесь, как дети малые? – язвительно бросил Филин, забрав у девушки куклу. Он с секунду повертел ее в руках, а потом бросил обратно. Девушка, вытянув руки вперед, едва поймала ее и прижала к груди, словно хрупкую, как хрусталь, драгоценность. Филина это пробрало настолько, что он издал короткий, но громкий смешок, однако после резко закашлялся и повалился от усталости на стоявшую рядом неуклюжего вида деревянную скамейку, укрытую вязанным ковриком.

– А ты опять на землю плюешься? Говорил же я тебе! – раздался хриплый, высоковатый голос со стороны печи. – Землю уважать надо! Лес уважать!

– Да, что-то такое слышал. Запоминаю я что ли? Ты столько чуши за день городишь, я не успеваю записывать.

– Погоди, погоди. Дождешься – я тебя на мороз выкину, а там сам уже как хочешь, так и живи.

– Да я сам от вас свалю скоро. Пойму только куда идти, и сразу. Да только это ж вы без меня тут хрен проживете. Кто вас кормить, тунеядцев, будет? Батрак? Батрак один вас не прокормит ни хера. Два паразита, что ты, что Мара твоя, – он кивнул в сторону девушки, и та стыдливо отвернулась.

– Земля да и прокормит, – спокойно ответил старик. – Да лес зеленый. Хватит мне на роду кормильцев. Все, хватит! Не сладить с тобой. Где Батрак?

– Оленя разделывает. Сейчас придет. Есть пожрать чего?

– Есть. Только ты порядок знаешь. Сядешь, когда все сядут.

– Да я сдохну от голода сейчас.

– А Батрак что, нет, по твоему? Жди, я сказал.

Филин хотел было снова возразить, но осекся. Он настолько устал, что даже перебранка, вместо того, чтобы давать новых сил, лишь забирала остатки старых. Со временем его окутала густая пелена, погрузив в вязкую, как деготь, дремоту, и странный песок сковал его глаза. В этом состоянии ему казалось, словно какие-то трескучие звуки наполнили комнату, а сама она будто вытянулась, расширилась в своем размере. Все тряслось, ходило ходуном, а звуки нарастали с каждой секундой, ускоряя ритм.

– Это неправильно, – раздался слабый и высокий голос, морозом обдавший все филиново нутро. Со временем он все сильнее искажался, занижая тембр, и все больше впивался в плоть сотнями игл. – Предатель. Умри. Подлец. Умри.

– Не надо, – лепетал Филин сквозь сон. – Я не хотел.

В один момент, когда вся голова Филина будто бы переполнилась, уже готовая взорваться, раздался резкий хлопок. Филин вздрогнул, издав рычащий, короткий крик, и, в панике осмотревшись, понял, что хлопок этот издал Батрак, когда вошел в дом. Он, в свою очередь, увидев это, громко загоготал, после чего, сквозь еще не до конца вышедший смех, весело затараторил:

– Что, испужал тебя? А нечего зевать, для того ночь есть.

– Какой же ты мудак, все-таки. Нашел над чем смеяться.

– Кончайте пустую болтовню и садитесь ужинать, – вмешался старик, уже сидевший к тому времени за столом. Филин, специально потянув немного времени, все же поднялся со скамейки и сел напротив старика. Он отрешенно уставился в глубину своей глиняной тарелки с похлебкой, разглядывая беспорядочно плававшие в ней овощи и куски мяса. Все сидели и ждали, поедая серую тишину, сквозь которую изредка прорывался свист злобного ветра. Старик первый взял в руки ложку и опустил в свою тарелку, и как только он погрузил ее в свой беззубый рот, к трапезе приступили и остальные, наполнив комнату звуками стучащей посуды. Длилась эта трапеза недолго, и как только Батрак проглотил последнюю ложку, звуки снова стихли. --">