Роман Алимов - Рождественский друг

консервной банкой к хвосту? А бомбочкой прыгали с обрыва на спор, и ты у меня выиграл. А как бабу Фросю мукой обсыпали с ног до головы и потом она нам уши чуть не отодрала?

Арсений нахмурил брови и прищурился, рассматривая деда с ветвистой бородой. И правда, что-то в его лице было таким знакомым, нос картошкой, уши как лопухи, да и на брови шрам.

Сеня размышлял: «А ведь это я шрам ему поставил, фирменный! Но как это может быть, чтобы вчерашний Васька стал дедом, да еще и с сучковатой бородкой?»

– Вот! Другое дело, узнал! Теперь слушай. Помнишь, как мы с тобой ходили к соседке, что я все отслеживал? Так вот, странная она мне тогда казалась, и я был прав! Ходил я потом к ней еще. Все в окно заглядывал, а потом заметил у нее еще много чего необычного, кот у нее на задних лапах ходил, чашка сама кипела, без чайника, представляешь? А в лес она бродила чуть не каждый день, все грибы искала, да травы. Шпионил я однажды за ней, по следам шел. Пока не добрался до этой поляны, тут она меня и застукала. Да так схватила, что вот, каким меня сделала… не знаешь, что я здесь пережил. Сначала в печь засовывала, – поймав Сенькин взгляд, подтвердил, – да, в эту самую! Затем долго что-то на полу рисовала и травой трясла, бормотала все под нос себе, и под конец моих мучений запихнула грибов мне полнешенький рот, – Васька глубоко вздохнул. – А вскоре уже и борода эта деревянная начала пробиваться, годы шли… эх. Много раз я пытался домой вернуться, да забор этот проклятущий не пускает, и сани эти белые на дыбы становятся чуть что. С тех пор ни одной живой души я не видал, кроме старухи этой-соседки, иногда приезжает. За ней сами сани едут и сюда доставляют.

– Не знаю, как и поверить тебе дедушка… ой… Васька. Кажись, не врешь, правда не пойму. Я ведь тебя еще вчера видел, а ты говоришь, давно тут?

– Все так. По-вашему, деревенскому – еще вчера, а по-нашему уже лет пятьдесят как прошло, здесь на этой поляне все по-другому. Да сам погляди, – дед Вася вывел Сеньку на двор и поднял скрюченный палец вверх, сделав им круг в воздухе.

Воздух зашевелился, и невидимый круг стал светиться радужным блеском, а затем из него пошел дождь, обычный летний дождик, падая прямо на пол, что лежал на земле.

Сеня не знал, чему больше удивляться, дождю, состаренному Василию или саням с колокольчиками, что странно шевелились, оглядывая с опаской на незнакомца.

– Неужели сплю? – Сеня ущипнул себя за щеку, отчего, красная от мороза кожа, налилась синевой, а мальчик громко вскрикнул, – значит наяву!

– И как же тебя вытащить отсюда? – озадачился Сеня.

– Да, понимаешь, раз в неделю мне сани травы, ягоды, да грибы привозят, а я теперь здесь только тем и занимаюсь, что их подготавливаю, отбираю, раскладываю по мешкам. Мне велено здесь сидеть еще пятьдесят пять лет, а как наступит срок, так я смогу выбраться назад из леса.

Сеня обратил внимание, что на печке, под кроватью и на скамейках, стояло множество лукошек, до краев наполненные сушеными травами, грибами, ягодами. А на деревянной палке у входной двери отчетливо виднелся ряд меток-годов.

Вася продолжил:

– Правда… она мне сказала, что… если бы кто другой, пожертвовал свои годы, то… меня сразу бы и отпустили это ворота… в заборе. Но, ты первый, кто сюда вообще пришел. Некому было и рассказать, – вздохнул Вася, отчего сучки на бороде зашевелились и стали похожи на тоненькие корни деревца.

– Да-а-а Васька, это проблема. Что же, если бы такой, как я, например, дал бы тебе своих пятьдесят пять лет, это получается, мне бы уже на выходе из леса стало бы шестьдесят пять?

Э-э-э нет, так не пойдет, дружба дружбой, но это же вся жизнь. Как же ее тебе подарить? Не могу я так. Знаешь, пора мне. Бабуля заждалась, обещал не пропадать до темноты.

Арсений нахмурился и вышел из землянки, сани поглядывали на него, словно прищурившись, с презрением и укором.

Прошел сквозь лес, мимо озера, добрался в дом. Бабушка волновалась и хотела даже выпороть ночного гуляку, но сегодня ей нездоровилось, поэтому, не вставая с кровати, тихо проговорила:

– Там на столе пирог испекла, завтра ведь Рождество, в церковь хотела сходить, а вечерком бы отметили. Ты чайку попей Сенечка, а я полежу, нехорошо мне.

Ночью Сенька почти не спал, ворочался, изредка в коротком сне мелькала ворона, которая кружила над ним, то появлялись сани, что стояли возле кровати и с упреком смотрели, позвякивая колокольчиками, то за ним гналась щетинистая свинья с разбитым пятачком.

Утром --">