k K - Панельки

компенсировать скудность зрения богатыми речами. В классе у меня практически не было друзей, я просто боялся знакомства — лица людей всегда проносились мимо, никогда не задерживаясь надолго. Почти все они одинаковы — совершенно не из-за моей исключительности, скорее из-за моей проблемы. Буквы в компьютере кажутся иными, ведь ими можно управлять.

Я ощущал себя игроком в симуляторе.

Расстроенное пианино начинает играть где-то в углу сознания, я даже не понимаю, откуда оно там. Звук сломанного синтезатора, электронные цветные клавиши — я знаю, что они цветные, но не могу понять собственную голову. Мелодия чудесатая, игривая, детская. Невидимые пальцы щекочут череп изнутри и снова продолжают свою игру на инструменте, раскрашивая туманом мой мозг.

Я утыкался в компьютер и искал свою настоящую жизнь. Жить, спрятавшись за выдуманного человека, намного проще, когда у этого выдуманного есть хоть какая-то жизнь. Я прыгаю по волнующимся уличным плиткам и намеренно пытаюсь романтизировать свое пустое прошлое: вот я зашел в чат, вот это раскраска для всего интернета, вот я пишу кому-то с таким же, как у меня именем — иронично, я не помню, как зовут этого человека, — вот мы знакомы уже три года, вот четыре.

Вот я готов отдать за него жизнь.

Плитки под ногами все еще шатаются. Их не закрепили нормально, и теперь при ходьбе создается ощущение, что земля под ногами игрушечная, пластилиновая. Качаются вперед-назад. Я останавливаюсь и наклоняюсь всем телом в разные стороны, раскинув руки, — плитки под ногами наклоняются вместе со мной. Вправо-влево, вперед-назад. Мы идем по безлюдной улице гигантского города — не самая далекая точка от центра, если подумать. Морская болезнь развивается именно так: надо пьяным пройтись по ненадежной уличной плитке, чтобы потерять равновесие, нормальное восприятие действительности и рассудок.

Вокруг меня и Друга — безмолвные дома, они свидетели моего позора. Мне стыдно существовать в реальности, а эти бетонные стражи охраняют каждое место, куда бы я ни пошел. Тяжело скрыться. Тяжело не быть задавленным. Тяжело устоять. Тяжело быть настоящим человеком.

— Знаешь, я поднимаю руки, и они ненастоящие, — я действительно демонстрирую ладони невидимым звездам мегаполиса, — и я ненастоящий. Даже поверить не могу, что ты есть. Не просто в переписке.

— Ну вот поверь, я есть, — Друг слегка усмехается и тоже начинает смотреть наверх.

— Я бы хотел не быть. Ну почему мы не можем быть какой-то бестелесной сущностью в одном пространстве без носителя? — Он молчит. Молчит. Молчит еще пару секунд.

Я задал слишком глупый вопрос.

— А зачем?

Он никогда не давал мне уйти слишком глубоко в себя. Так уж повелось, что моя рефлексия должна оставаться только со мной, а стоит мне начать копать слишком усердно, так Друг меня прерывает. Грубо, будто непонимающе, он стукает меня по спине, а я делаю несколько быстрых, случайных шагов, чтобы не упасть. Мир вокруг кружится так же сильно, как в детстве на карусели с сестрой. За спиной вырастают крылья.

— Ну как зачем? Мир идиотский на самом деле, я вообще жалею, что мы родились в один день. Должен был родиться только ты, — Он тяжело вздыхает. Очевидно, потому что я надоел таким нытьем.

Плитки под ногами стучат тише, а вот небо начинает разговаривать — я замечаю его синеву. Ночью оно обязано быть черным, но я вижу масляные разводы ультрамарина среди темной гущи чернил. Оно похоже на смазанную палитру с мелкими каплями белых звезд.

— Ну, привет, цвета, — я оборачиваюсь к Другу и улыбаюсь, — я ведь правильно вижу синий на небе?

— Видишь правильно, а вот вещи говоришь дурацкие. Смотри на небо лучше.

Его голос шепчет и отдается в сознании звуком звезд. Небо над головой бесконечное и затягивающее — оно возвышается над серыми гигантами и поглощает их. Я вижу, как крыши и верхние этажи начинают улетать наверх по кусочкам — бетон подобен кукурузным хлопьям на завтрак. Кобальтовая бездна растягивается и тащит к себе ненужное хрупкое стекло, пока я медленно оседаю на колени прямо посреди дороги.

Маленький-маленький, спрятанный среди огромных, но таких легких панелек.

— Ты чего сел, эй? — Он смеется и кладет мне руку на плечо, — я говорил, что не надо так много пить.

— Да я даже не пьяный, честно. Так, немного, — дома перестали лететь наверх, и я не могу оторвать взгляда от того, как они опадают каскадом. Я ощущаю тепло чужой --">