Томас Лиготти - Пока мой труд не завершен

Ричард, я подождал, пока не почувствую себя в безопасности, и рухнул на столешницу лбом. «Знает», – подумалось мне. Знает, гад, что я лгу. В нижнем ящичке стола у меня хранился весь мой проект целиком – и распечатка где-то на пятидесяти листах, и электронная версия, записанная на диск. Я отпер замок, чтобы убедиться, что ничего из хранилища не пропало. Ничего, взаправду – хотя, по какой-то бредовой причине именно этого я и боялся. Я дотронулся до диска, несколько раз пролистал страницы. Все на месте. Задвинув ящичек, я снова его открыл – и еще несколько раз потягал его туда-сюда, прежде чем все-таки закрыть, запереть и спрятать ключ назад в бумажник.

Чего я все еще не мог понять, так это причины моей лжи. Она родилась из чистого инстинкта, не имея под собой никакой рациональной основы. У меня ведь не было причин опасаться, что Ричард украдет мой проект и присвоит себе все заслуги. Конечно, поступать так ему не впервой, но за все эти годы никакое предательство со стороны как начальства, так и коллег, меня ни разу не обескураживало. Учитывая, что в компании я не стремился достичь более престижных должностей, чем нынешняя, с какой стати мне мешать ходить вокруг да около, взаимодействуя с моим непосредственным начальником?

Я ведь никуда не стремился, не хотел забраться по карьерной лестнице выше. Меня устраивал рабочий статус-кво – лишь бы оставили в покое; сохранению спокойствия были подчинены все мои действия на рабочем месте. Вот почему сотрудники с такими же, как у меня, установками рано или поздно оседали в моем отделе, когда открывались какие-либо вакансии. Мы были труппой блаженных паразитов, самодовольных лодырей, неудачников, преисполненных самодостаточностью. Наша жизнь протекала за рамками корпоративных социальных дрязг. Мы делали свое дело – и делали хорошо, не хуже остальных сотрудников – если не лучше. Возвращаясь домой, мы посвящали себя семьям, садоводству, рисованию или простому безделью. Чего бы мы ни пытались добиться в этом ненадежном и, по правде говоря, несчастном мире, это лежало вне сферы интересов компании.

Вообще, ничто не мешало мне отправить проект целиком по почте завтра – и пускай Ричард его хоть съест. Никакой ошибки я не совершил. Но факт оставался фактом: он понял, что я его обманул, и последствия этого мне было сложно представить.

4

Прошло три дня. Каждое утро я просыпался от бессмысленных или пугающих снов и говорил себе: «Уж сегодня-то я отправлю Ричарду проектную документацию». К концу дня я, ничего так и не отправив, твердил: «Уж завтра-то я не забуду все отправить».

Почему я, собственно, медлил? С какой стати ступал на кривую дорожку, вопиюще игнорируя просьбу высшего начальства? Предварительный ответ на этот вопрос медленно доходил до меня в течение этих трех дней. И все началось с той еженедельной встречи, на которой я почувствовал, что на меня напали все они, а не только Ричард. У него была просто самая большая и самая отвратительная голова – из тела дракона на длинных извилистых шеях торчали еще шесть штук, окружая бесформенную главную морду твари, с налитыми кровью глазами и смрадным дыханием (Ричард действительно порой страдал от плохого запаха изо рта, что портило весь его лощеный образ). За эти три дня несколько, казалось бы, малозначимых эпизодов подтвердили мою теорию семи против одного. Допускаю, что злонамеренности хотя бы в некоторых из них могло и не быть, и это я раздул из этих мух столь скверных слонов. Перечислю их здесь в хронологическом порядке, и начнем мы с…

Перри

Через несколько часов после собрания в тот понедельник я прошел через приемную, устеленную мягким ковровым покрытием. Здешний приглушенный свет и дорогая мебель, надо думать, одновременно поражала и пугала тех, кто видел приемную впервые, – ребят, приходящих на собеседование, дельцов, ожидающих, когда их вызовет их корпоративный партнер, доставщиков пиццы.

Среди мебели был рояль, к которому ни один сотрудник никогда не прикасался… кроме Перри. Нередко, особенно во время обеда, можно было видеть, как он приближается, удаляется, зависает у рояля или даже играет на нем. К счастью для всех присутствующих – не слишком долго, но всегда одно и то же. Репертуар Перри, судя по тому, что я слышал, состоял только из серии аккордовых последовательностей в джазовом стиле, которые он выбивал неуклюже и неистово, неизменно перемежая несколькими звонкими рефренами на более высоких --">