Астра Минтака - В Авдотью нашу вселились бесы!

— Не знаю, — пожала плечами Глафира и внезапно схватила учительницу за плечо. — Идёт!

По дорожке, шурша листьями, ковыляла Авдотья. Она заложила обе руки за спину и неровной походкой, шаркая старомодными туфлями, направлялась к ним.

Соседки на лавке притихли.

— Авдотья Павловна, добрый день! — приветствовала пенсионерку учительница. — Не хотите присоединиться к нам, воздухом подышать? Погода сегодня чудесная.

— Отчего же не подышать? Ну-ка, Глашка, подвинься.

Авдотья тяжело опустилась на скамейку. Её грузное тело до пят было укутано в шерстяное пальто, источающее запах сырости и нафталина; голову покрывал платок, нелепо завязанный на лбу. Глаза лихорадочно блестели.

Глафира вжалась в скамейку и вся как-то съёжилась, отчего стала похожа на нашкодившего щенка, ожидающего наказания.

Тем временем Марья Ивановна продолжила разговор:

— Говорят, НЛО у нас объявился, по ночам спать не даёт, в окна заглядывает, фарами светит.

— Правду говорят, — отозвалась Авдотья. — Самолично видела.

Глафира, сидевшая поникшая, со сгорбленной спиной, при этих словах выпрямилась как палка и торжествующее посмотрела на учительницу.

— Инопланетян видела? — полюбопытствовала Марья Ивановна.

Авдотья кивнула.

— Вот! Не приснилось мне, не приснилось! — возликовала Глафира.

— Зачем же они на Землю прилетели, людей тревожат? — продолжала выспрашивать учительница.

— Жизнь предлагают вечную.

— Чего?

— Здоровье крепкое и молодость в обмен на двух девочек.

От удивления Марья Ивановна сняла очки, не отдавая себе отчёта в действиях, протёрла их о лацкан рукава и водрузила на место.

Авдотья проследила за её движениями и продолжила:

— После семидесяти здоровье совсем сдало: то спину прихватит, то суставы выкрутит. Про зрение даже говорить не хочется, село так, что перестала видеть дальше собственного носа. В квартире-то с закрытыми глазами что угодно найдешь, а на улице как? В магазин отправишься с бадиком и то, сто раз споткнешься. Ногу я ломала, помните? В двух местах! Полгода восстанавливались. А всё из-за зрения проклятого.

Месяц назад операцию собиралась делать на глаза: с врачами договорилась, анализы сдала, документы собрала. Завещание написала на всякий случай. Но решила обождать — боялась сильно. А сегодня без очков и без операции хорошо вижу. И кожа стала как в пятьдесят — гладкая да свежая.

В доказательство она вытянула перед собой руки. Те и правда выглядели помолодевшими.

— И кого ты отдала инопланетянам? — осторожно уточнила Глафира.

— Дык, внучек своих — Лерку и Верку. Дочь на выходных привозила. Пользы от них никакой, один шум. Слава Богу, избавилась.

Авдотья улыбнулась, и престарелые соседки заметили, что и зубы у неё свои, а не вставные, что были раньше.

— Марья Ивановна, не хотите с нами молодость вернуть, здоровье поправить, приблизиться к вечной жизни?

— С кем «с нами»? — удивилась учительница.

— Глашка вчерась вступила в наш клуб просвещённых, когда ночью ко мне пришла. На неё пролился благословенный свет — процесс запущен.

Она подалась всем телом в сторону Глафиры и спросила:

— Когда к тебе внучка приезжает? Завтра? А вторую можно и опосля привести.

Та побледнела как мел и начала медленно сползать со скамейки. Учительница схватила её за куртку, придержала. Воцарилось гробовое молчание, и было слышно лишь шуршание листьев, гоняемых ветром.

Шорох шагов вывел пенсионерок из оцепенения. Они дружно повернули головы и увидели приближающуюся фигуру… Авдотьи!

— Свят, свят, свят! — запричитала Глафира, осеняя себя крестным знаменем.

— Ещё одна… Авдотья! — прошептала учительница.

— Галка, а я тебя везде ищу, — возвестила гостья, приближаясь к скамейке. — Марья Ивановна, Глашка, вы уже успели познакомиться с моей сестрой? На пятнадцать лет младше, а похожи мы как две капли воды. Нас раньше даже путали, но потом я сильно сдала, постарела. Смотрю, пальто моё надела. Замёрзла? У нас Москва, не ваши Сочи вечнозелёные.

Настоящая Авдотья доковыляла до скамейки и облокотилась на свежевыкрашенную деревянную спинку.

— Девчат, чего такие бледные? Я и с плохим зрением вижу, что вы цвета плесени на хлебе, который месяц в пакете лежал. — Вставай, Галка. Дела у нас.