Лайла Мартинес - Древоточец

всего мне по душе ангел, следящий за двумя детьми, которые вот-вот свалятся в ущелье. Те играют на скале, глупо ухмыляясь, словно они у себя во дворе, а не на краю обрыва. Уже не маленькие, а резвятся, как идиоты. Нередко по утрам, едва проснувшись, я проверяю, не свалились ли дети в пропасть. На других открытках карапуз собирается поджечь дом; близнецы пытаются засунуть пальцы в розетку; девочка вот-вот отхватит себе полпальца кухонным ножом. У всех круглые розовые щечки, все ухмыляются, как психически ненормальные. Бабушка прилепила эти изображения еще в молодости, как только появилась на свет моя мать, чтобы ангелы оберегали ребенка. Каждый вечер перед сном они вставали на колени у кровати, сложив ладони, и читали молитву: «У моей кровати четыре уголка и четыре хранителя-ангелка». Но однажды бабушка узрела настоящих ангелов и поняла, что художник никогда в жизни их не видал, потому что у них нет ни белокурых кудрей, ни таких красивых лиц. Они больше похожи на гигантских насекомых вроде богомолов. И тогда бабушка перестала молиться: ну кому нужны у дочурки на кровати четыре богомола с сотнями глаз и клешнями? Теперь-то мы молимся им, опасаясь, что они поселятся на крыше и станут совать усищи и длиннющие лапы в дымоход. Иногда слышим шум наверху, поднимаемся взглянуть и видим: их глаза глядят на нас сквозь щели в черепице. И тогда мы читаем молитву, чтобы отпугнуть их.

Я достала из рюкзака одежду и разложила на кровати. Четыре футболки, пара легинсов, пять пар трусов, пять пар носков и то, в чем я представала перед судьей: черные брюки и рубашка в цветочек. Эта рубашка и штаны те же самые, что я надевала для собеседований, когда искала работу, стремясь казаться невинной и порядочной, а также заявить о полной готовности подвергнуться жестокой эксплуатации. Судье я все же показалась невиновной, а вот с нанимателями номер не прошел. Думаю, они заметили злость на моем лице, потому что улыбалась я сквозь стиснутые зубы. Увы, единственной работой, которую мне удалось получить, стало место няньки в семье Харабо: им по фигу мои рубашки и дурная кровь, ведь женщины моей семьи прислуживали им всегда. Да и я обречена продолжать в том же духе, и неважно, как я одеваюсь и как сильно их ненавижу.

Та рубашка уже отжила свое, совсем полиняла, но это уже не имеет значения, ведь у меня больше не будет собеседований, и никто не возьмет меня на работу после того, что стряслось. Мне не придется больше стискивать зубы, чтобы сдержать желчь, хоть бабка и ворчит, мол, я обязана научиться хоть что-то делать. Гундит, потому что не хочет, чтобы я целыми днями сидела дома, и она права, ведь если я долго бездельничаю, то начинаю нервничать и злиться. Я бы с радостью выгуливала собак, но платить мне за это никто не станет, здесь собак запирают во дворах и в лучшем случае иногда бросают им кусок черствого хлеба.

Ну ладно, продолжу свой рассказ. Я достала одежду из рюкзака, сняла футболку и надела чистую. Хотелось бы сказать –  красивую, но это ложь, а я хочу поведать вам о случившемся правдиво. Итак, обе футболки были измяты и изношены, но от второй хотя бы не несло затхлостью: в наших говенных автобусах в обивку въелась застарелая вонь, как в раздевалке спортзала. Я сложила одежду в нижний ящик комода, зная, что поступаю глупо: завтра ее придется искать в кухонном шкафу, на полках в кладовке или в сундуке в прихожей. Всегда одно и то же: в этом доме нельзя доверять ничему, но прежде всего –  шкафам и стенам. Комодам чуть больше, но и им нельзя.

Я услышала сухой стук и догадалась, что бабка бьется лбом в дверь. Видимо, вот-вот придет в себя, и лучше разбудить ее до того, как она приблизится к окну кладовки, из которого не раз выпадала или выбрасывалась. Что не имеет большого значения, ибо, если так будет продолжаться, она либо покалечится, либо обезумеет. Я вернулась в комнату и открыла дверь. На этот раз принялась трясти ее сильнее обычного, пока она не повернулась ко мне и не пробормотала: «Ой, дочка, я и не слышала, как ты вошла». А я ответила, что приехала полчаса назад, но ее все это время не было. «Святые забирают тебя, когда им заблагорассудится», –  ответила она, вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Ступени заскрипели, будто вот-вот треснут, хоть бабка и пятидесяти килограммов не весит. На нее смотришь: одна кожа да кости, пустая оболочка, без плоти. А когда я спускалась, ступеньки не издали ни звука. Так что лестнице тоже нельзя доверять.

Бабушка суетилась на --">