Майя Эдлин - Сестра русалки

захотели или не смогли покинуть наш бренный мир. Некоторые из темных – далеко не все – могли предсказывать будущее или видели прошлое.

Светлые же близнецы, словно уравновешивая проклятый дар своей темной половины, часто обладали способностями к врачеванию, поэтому профессии выбирали соответствующие – из них получались первоклассные врачи и медсестры.

Несмотря на колоссальную разницу в судьбах, жизненный путь у всех близнецов заканчивается одинаково – на кладбище искупления. И если подобное место упокоения для темных более чем логично, то относительно светлых у многих возникают закономерные возражения. На это у меня, увы, нет ответа. Так уж исторически сложилось – близнецы, две половины одного целого, добро и зло, должны покоиться вместе, иначе… А что случится «иначе», каждый волен додумать сам.

* * *

Мой велосипед долго петляет в лабиринте меж трех безымянных скал – старожилы города очень постарались, чтобы дорогу в проклятый некрополь отыскал лишь самый упертый. Неторопливо крутя педали, я скольжу взглядом по ржавым скалам и тусклому небу – сплошная сепия, куда ни глянь.

Но вот за очередным поворотом моему взору предстает буйство красок – словно закончились бесконечные песчаные дюны и караван наконец вышел к оазису. Я оставляю велосипед у кованых ворот и запрокидываю голову, чтобы рассмотреть острые наконечники прутьев, похожие на пики.

«Удивительно, что колючую проволоку под напряжением поверху не пустили», – всегда шутила на этот счет Нина.

Я грустно улыбаюсь и вынимаю из велосипедной корзинки букет лилий. Мое присутствие не остается незамеченным – из сторожки у ворот выглядывает кладбищенский сторож и, взглянув на меня с любопытством, гремит связкой ключей на ремне и без лишних вопросов отпирает навесной замок. Заметив удивление на моем лице, он гостеприимно распахивает тяжелую дверь.

– А я вас узнал, – объясняет он, почему так легко пропустил постороннего через границу между мирами. – Вы ведь писательница, да? Моя племянница обожает ваши книжки.

Я с улыбкой демонстрирую букет как доказательство, что пришла проведать могилу дорогого человека.

– Новая книжка скоро выйдет? – Он безразлично кивает на букет. – Все предыдущие племяшка уже наизусть выучила.

– В следующую пятницу приводите ее в «Храм книг», она будет приятно удивлена, – кидаю я через плечо, проходя мимо.

Довольный, он улыбается мне вслед:

– Обязательно. Если что понадобится, обращайтесь. Я буду здесь, в сторожке. Инвентарь, может, садовый… Или еще что…

– Хорошо, спасибо. – Я стремительно удаляюсь в глубь самшитовой аллеи.

Ветви надо мной образуют плотный купол, с которого паутиной свисает мох. Здесь прохладно и влажно, пахнет грибами и сыростью. Я будто переместилась из тихого приморского городка в субтропический лес. В лес, где не поют птицы, не жужжат насекомые, не снуют мелкие зверьки. На всякий случай проверяю, двигается ли секундная стрелка на моих наручных часах, не замерло ли время, и, сбитая с толку, едва не пропускаю нужный поворот. Вышагиваю по заросшей мхом тропинке, мысленно отгоняя духов, способных заставить меня долго блуждать в этом зеленом чистилище. Я не была здесь двадцать лет, но сердце услужливо подсказывает дорогу, ускоряя пульс у очередной развилки. Сворачиваю направо – жизнь потеряю или счастье найду? – и через десяток метров вижу мраморное надгробие редкого красно-коричневого оттенка.

– Садовый инвентарь? – Я осуждающе качаю головой. – А лишняя газонокосилка у вас, случаем, не завалялась?

Вряд ли где-то найдется вторая настолько запущенная могила. Я опускаюсь на колени, приминая траву у изголовья, и провожу рукой по холодному мрамору, стирая слой пыли и грязи с родного имени.

«Матвеева София Михайловна».

– Эх, Соня-Соня, – вздыхаю я. – А я так надеялась, что мне больше никогда не придется здесь побывать.

Часть вторая 20 лет назад

Пианистка

Сегодня день выдался чудесный. С утра дождь остудил измученную июльским зноем землю, и --">