Сергей Михайлович Федотов - Все, что шевелится

деревянная лестница, по которой спуститься не в пример проще? Был день, Ухин по праву ночной дежурной почивала, поэтому топать наверх пришлось Даре.

– Ты чего это, сынок, гремишь на весь дворец? – спросила она, разглядев сквозь клубы пыли дровосека, увязшего по колено в куче щепы, обломков мебели и обрывков простыней.

– Да вот, матушка, пробиваю ход в нижний ярус, – отвечал тот, размахивая огромным топором с длинным топорищем.

– А пешком спуститься было нельзя?

– Конечно, можно, но… э-э… – растерялся сын. Потом с досады хлопнул себя обухом по лбу. – Твою мать!

– Чего? – не поняла Белая Звёздочка. – Ты бабушку вспомнил?

– Распроматушка! – взревел божок. – Бабушку Эхе я вспомнить не могу, потому что ни разу не видел, а ругаюсь оттого, что свалял дурака!

– Какого дурака?

– Стоеросового! Ломлюсь через потолки, хотя куда проще было бы спуститься по лестнице до третьего яруса. С первого по третий этаж лестниц нет, там и нужно пробиваться!

– А куда же ты стремишься? – заботливо спросила мамаша.

– Хочу в иной мир взглянуть. Ты, мать, случаем, не вспомнишь, где выход?

– Который?

– Тот самый, через который мои бабка с дедом сей мир покинули. Ты ещё, рассказывают, к тому ходу прилипла – не оторвать.

– А-а, как же, помню. Там ещё стена пучилась, ветер свистел. Вечно я дырки глиной замазывала, чтобы не шипело…

– Место указать сможешь? – перебил сын.

– Пошли покажу.

Она взяла первенца за руку и повела вниз. В четвёртом, конном, ярусе пахло степью, полынью, золотились овсы, скакали бесчисленные табуны. Ниже хода не было. Эсеге вновь вооружился лопатой и принялся копать. Когда дошёл до деревянного основания, его окликнул конный глава, Добёдой.

– Интересно, чем ты тут занимаешься, отец всех тенгри? – спросил пастух. – Почему роешься как архиолух?

– Не знаю, о чём ты талдычишь, а я веду раскопки.

– И под кого копаешь?

– Веду ход до нижнего яруса.

– Зачем ещё?

– Не твоего пастушьего ума дело, – отмахнулся верховный божок. – Лучше помоги.

– Помогу, как не помочь, – охотно согласился Добёдой. – Чем могу служить?

– Гони табуны, вези верёвки и хомуты. Станем брёвна из третьего яруса выдёргивать.

Пришлось помучиться, пока приловчились накидывать верёвки на торчащие как попало жерди. Это же одни разговоры, что они уложены в штабеля. На самом деле Хухе Мунхе в своё время навалил лес как придётся. Но с пятого на десятое дело пошло: они набрасывали петли, концы которых тянулись к хомутам (это что-то вроде воловьего ярма, которое Эсеге придумал в незапамятные годы своего пребывания в среднем мире), стегали коней бичами, скоты напрягались и выдёргивали лесины из уплотнившегося за века древесного слоя.

Трудились не покладая рук. Времени не считали, хотя иногда Эсеге замечал, что Цаганку опять сменила Хара. Наконец пробились до костяного слоя. Над образовавшейся ямой соорудили шалаш из четырёх брёвен, собрали плот, привязали его канатами и спустили вниз. Божок добирался до костей, стоя на платформе и махая, помощнику лопатой, а Добёдой стравливал канат, следя, чтобы груз не перевернулся.

– Тащи! – скомандовал плешивый отец, накидав на плот огромную кучу из хребтов и черепов.

Табунщик лихо щёлкнул бичом, лошади потянули груз.

Конечно, когда они подняли платформу, выяснилось, что высыпать содержимое можно только вниз: поднять плот над ямой одно, а как опорожнить? Так и стояли – табунщик наверху, божок внизу, а платформа с костями между ними. Добёдой сообразил накинуть аркан на грубо отломленный сучок и потянул плот на себя. Часть костей при этом просыпалась, коровий череп наделся на голову Эсеге, тот замычал и рявкнул, мол, растяпа, нужно ссыпать наверху, а внизу костей и без того много!

Табунщик оправдывался, он, мол, не нарочно и – сам же видишь! – у него не шесть рук. Один канат надо стравливать, а другой тянуть, а лошади пятиться не умеют, вот бы богиня-мать не просто так коротала время в сторонке, а взяла да и помогла…

– Матушка, помоги! – воззвал из ямы плешивый сын.

Вдвоём у праматери богов и конского главы дело пошло веселей, хотя всё равно не меньше трети груза каждый раз возвращалось на дно. Но так или иначе, костяной слой в конце концов был пройден. Навоз копать было совсем легко, смрад, правда, стоял невыносимый. Эсеге оторвал рукав рубахи и завязал узлом на затылке. Импровизированный респиратор хоть чуть-чуть смягчал вонь. Божок совковой лопатой --">