Елена Георгиевна Лактионова - Вот пришел папаша Зю…

Явленский заявил, что ответственность за кризис несут предыдущее правительство, нынешнее, президент и вообще все, кроме «Яблока». Что «Яблоко» вообще никому не доверяет, кроме себя, и готово требовать отставки всех и назначить себя.

Владимир Вольфович Жигулёвский винил во всем ЦРУ.

В результате двести сорок восемь депутатов — против тридцати двух — потребовали добровольной отставки Ёлкина.

— Забыли, что в стране ещё есть президент! — стукнул кулаком по столу Борис Николаевич в своём Завидове, когда ему сообщили о демаршах Госдумы.

Вечером того же дня он позвонил Валентину Юнашеву.

— Как там наш Гений поживает? — поинтересовался он.

— Приводим в себя, Борис Николаевич, — отрапортовал Юнашев. — Со всей страны собраны лучшие специалисты по ведущим областям науки: химии, физики, космонавтики и даже паранормальным явлениям, но никто ничего не понимает в этой «Соньке», Борис Николаевич. Все только ахают и разводят руками. Ну и… не верят, конечно.

— Я сам с ним говорить хочу! — возжелал Ёлкин. — Значит так: в воскресенье я возвращаюсь в Кремль. Подготовьте мне умельца этого с его машиной.

— Хорошо, Борис Николаевич, — сказал Юнашев. — К вашему приезду всё будет готово.

В выходные из магазинов вымели оставшиеся продукты. Прилавки сияли девственной чистотой.

На павильонах мелкооптовых рынков повисли жизнеутверждающие таблички: «Закрыто до лучших времен», «Мы ждем перемен!»

Самое распространённое объявление взывало к совестливости покупателей: «В связи с падением курса рубля, к ценам на импортные товары просим прибавлять 40 %».

В воскресенье 23 августа Борис Николаевич Ёлкин был доставлен в Москву. Его тут же отвезли в секретную кремлёвскую лабораторию, где находилась машина, и на очи его был представлен протрезвевший и приведённый в божеский вид сибирский умелец Гений Иванович Безмозглый.

Агрегат занимал добрую часть лаборатории и состоял из бидонов, запаянных кубов всевозможных калибров, змеевиков, трубочек, краников, ещё чёрт знает каких ёмкостей и измерительных приборов. По верхним стоящим в ряд шести бидонам синей краской огромными буквами было выведено: SОНЬКА. На одном из кубов той же краской был намалёван знак качества, проставлявшийся в своё время на советских товарах, а по периметру его шла надпись: Made in Sibiria.

Борис Николаевич внимательно и с пристрастием осмотрел агрегат, расплылся в улыбке и оборотил свои очи к представленному ему неказистому мужичонке в затертом пиджачке.

— Вот, Борис Николаевич, наш самородок, умелец из Сибири, — Владимир Паутин подтолкнул оробевшего мужичка к Ёлкину. — Гений Иванович Безмозглый.

— Да чего там, — засмущался вдруг мужичок, — зовите меня просто Генькой. Меня все так зовут.

— У тебя тут прямо музей самогоноварения, понимаешь, — пошутил Ёлкин.

— Народные промыслы, — осклабился Генька.

— Сибиряк, значит? — поднял брови Борис Николаевич.

— Ага.

— «Прирастать талантами земля наша будет Сибирью», — процитировал вдруг Ёлкин. — Кто это сказал?

— Михаил Ломоносов, Борис Николаевич, — послушно ответил директор ФСБ.

«Умён», — снова отметил про себя президент, в который раз одобряя свой удачный выбор. И обратился к Геньке:

— Ну давай, рассказывай, Кулигин ты наш.

— Кулибин, папа, — деликатно поправила отца Татьяна. — Кулигин — это у Островского.

«И эта умна, — подумал Борис Николаевич. — Вся в меня. Но могла бы и промолчать».

— Ну ты, ладно, того… — пробурчал он. — Кулигин — Кулибин… понимаешь. Рассказывай! — приказал он Геньке.

— Да чё рассказывать-то? — совсем оробел Гений Иванович. — Вот… как в восемьдесят пятом году вышел указ Гробачёва… Мы его тогда «минеральным» секретарём прозвали, — снова осклабился Генька, но тут же испугался: может, у них это оскорбление личности считается? И сбивчиво продолжал: — Ну вот… штрафы, значит, за самогоноварение пошли бешеные. А у кого аппарат найдут — так и засадить могли. И стали люди свои аппараты выбрасывать. Я тогда лесником работал… Идёшь, бывало, по тайге — а под кустами аппараты валяются. И такие все хорошие, на совесть сделанные: для себя ж делали… Ну просто сердце кровью обливается: такое добро пропадает! Стал я их подбирать, да к себе в сарай стаскивать. Изба моя лесничья в тайге стояла, да ещё кобель злой был у меня тогда — Маркедон назывался. Так ко мне никто и не сунулся. Почти целый сарай --">