Андрей Федоткин - Любовь небесная, любовь земная

показалась Григорию нелепой. Стихи нужно было читать там, на корпусе корабля, когда длиннохвостые кометы разрезали черноту космоса, а ослепительные протуберанцы Хадара величественно выглядывают из-за края планеты С579, а никак не в захламлённой пультовой. «А если просто признаться в любви?» — подумал старший астроном. Он уже было открыл рот, чтобы начать своё трепетное признание, но передумал. Его охватили робость и смятение. Мятежные мысли снова заметались под черепной коробкой: «Почему это я должен признаваться ей в любви прямо сейчас? У меня в запасе ещё полторы недели. В конце концов, это ведь Петрейкину втемяшилось в голову, что я непременно должен сегодня с ней объясниться, а я ничего ведь такого и не планировал. Просто извинюсь перед ней и всё».

Наконец, Григорий решился:

— Знаешь, Люба, я вчера ничего такого сказать не хотел. Просто у нас с Василием ну… такая манера шутить, что ли. А на самом деле я очень уважаю техников. Вот.

Девушка оглядела астронома тем самым манером, каким обычно строгие учительницы оглядывают извиняющегося двоечника, не выучившего очередной урок. Вид у Кулесова был невероятно жалкий, и девичье сердце оттаяло.

— Да ладно, — сказала она, протягивая Григорию ручку. — Мир.

— Мир, — радостно согласился Кулесов, пожимая ладошку. Ему было невероятно хорошо от того, что Люба его простила. Он решил не дразнить судьбу и отложить признание на потом. Например, на конец недели. Конец недели казался невероятно далёкой датой, и к этому времени многое могло измениться. Но дни шли, конец недели приближался, а ничего не изменялось. К пятнице Кулесов не продвинулся в развитии отношений ни на йоту. Каждый день он надеялся, что удача наконец повернётся к нему лицом, и каждый день разочаровывался в своей неверной фортуне. Хуже всего было то что теперь каждый вечер заканчивался разносами со стороны Петрейкина.

— Трус! — ревел старший механик, нарезая круги по каюте. — Капитулянт! Давно бы признался в любви — и дело с концом! Нет, блин, таскается за ней как телёнок и мычит: «Люба, дай помогу! Люба, дай помогу!» — Ни ума, блин, ни фантазии. Она же из тебя верёвки вьёт, а ты даже не замечаешь.

Кулесов только вздыхал. В начале недели он ещё спорил с Петрейкиным, но под конец решил, что проще будет дать своему коллеге выговориться и спокойно лечь спать. К тому же он и сам начал понимать, что отношения с Любой приняли какой-то неприятный односторонний характер. Она привыкла к опеке Кулесова и начала воспринимать его помощь как нечто само собой разумеющееся. Более того, она сама начала просить Кулесова помочь ей по любому поводу. А Петрейкин продолжал рубить правду-матку.

— Ты же понимаешь, что ты ей даже не друг. Ты — подружка. Когда ты, наконец, признаешься ей во всём?

— Не твоё дело! — отвечал обычно Кулесов, а про себя думал: «В воскресенье». Наступило воскресенье, Кулесов взвесил все «за» и «против» и решил, что признается в понедельник, в понедельник отложил всё на вторник. А во вторник нервы Петрейкина не выдержали.

— Всё, тряпка, — сообщил он после ужина. — Либо ты сейчас же пойдёшь и сознаешься ей во всём, либо я это сделаю за тебя. Мне лично надоело любоваться на твою страдальчискую физиономию.

— Отвали, а! — вяло огрызнулся Кулесов.

— Хорошо, — зловеще процедил Василий. — По причине упорного нежелания подсудимым признать свою вину в снисхождении суда к подсудимому решено отказать, а приговор следует привести в исполнение немедленно.

При этих словах Петрейкин решительно направился к двери.

— Стой! — закричал Кулесов. — Не надо! Я сам всё сделаю, но завтра. Сегодня уже поздно. Она, наверное, спать легла. Неудобно как-то.

— Неудобно, агрорном, как я тебе неоднократно говорил, сопли слонам подтирать, остальное терпимо. Люба сегодня в любом случае услышит признание в любви. А вот от тебя или от меня — решать тебе.

Кулесов сдался. Он прекрасно себе представлял, что может наговорить Любе Василий и понимал что ни к чему хорошему это не приведёт. Лучше было признаться самому. По крайней мере, так он узнает об успехе или провале своей операции гораздо быстрее и из первых рук. Стараясь выглядеть по возможности гордо и молодцевато, старший астроном направился к кают-компании. Сердце колотилось в груди с такой силой, что его удары отдавались даже в копчике.

«Господи, как будто на первое свидание иду, — думал несчастный влюблённый. — Чего же я так --">