Мария Абаршалина - Птица-Жар [СИ]

кожи. Длиннющие, светло-русые ресницы снова скрыли бирюзовы очи и бросили на щеки густые тени. Белесые, почти прозрачные кончики ресничек, как маленькие угольки, загорелись яркими огоньками, ловя последние лучи заходящего светила.

Запруда, о которой сказала девица, находилась на берегу их заимок, немного выше по течению от того места, где на поверхность выходили несколько животочных ключей. Там издревле было заведено набирать в бадьи воды. А еще, именно эта запруда располагалась напротив небольшой кузницы Любомира, стоящей на отшибе.

Любомир не мог оторвать взгляд от ее точеного, будто росой умытого лика. Не зря им говорил местный староста, что ангелы существуют и сходят на нашу грешную землю, чтобы пресекать наветы, изгонять из буйных голов мысли темные, да помогать страждущим в лихие часы. Нежные, как чесаный лен, волосы были заплетены в тугую косу, толщиной с его запясток, а Любомир мог с уверенностью сказать, что мало кто из местных молодцев мог похвастать такой силой в руках, как он. Тонкие, почти невесомые локоны вились вдоль нежного, ровно из белоснежной медвежьей кости выточенного, лика со справным носиком. Небольшие, крутые завитки серебрились и за ушками, почти полностью сокрытыми кольцами очелья, украшенного червленым бисером и скатным жемчугом, и струились ниже, вдоль тонкой, как у белой лебеди, выи. Лебедяна не была самой красивой или взрачной молодкой на выселке, но уже много лун именно она являлась Любомиру в ночных мороках. Он просыпался в мокрой нательной рубахе и жадно глотал студеный воздух амбра пересохшими устами, глаза его невидяще таращились в чернильную темноту вокруг, а кулаки судорожно сжимались, ровно продолжая сминать шелковистые локоны. Эти сны не мучили молодого парня, не мутили рассудок, заставляя серчать и впадать в дурь. Знал он, что не ровня красавице, не отдадут за него. Но сегодня был тот самый день в году, когда молодые могли вольно разговаривать и, держась за руки, прыгать через костры да бродить по лесу в поисках заповедного цветка папоротника.

— Выйдешь сегодня со мной? — не думая, выпалил Любомир. Старухи на него аж зашикали, замахали сухими, скрученными в узлы дланями. Бобылем его считали в поселении. И то верно, не было у него надела земли, не имел скотины. Семьи тоже не было. Его, сироту, на базаре побиравшегося, призрели много лет назад сердобольные люди, с голоду помереть не дали да на амбаре ночевать позволили. Со временем Любомир в поселении пообтерся, нашел стоящую на юру заброшенную кузницу, где давно треснула и развалилась глиняная печь. Но он работы не боялся, печь отстроил и избенку быстро починил, наловчился горн раздувать, а постепенно и ковать начал. Он был самоучкой, и по началу заказов у него почти и не было. Так, по крохам. Кому плуг поправить, кому коня подковать. Недалече от их заимок стоял небольшой городок Крыжеч, и местный коваль Дерыда как раз туда и ушел на заработок. Но родственные узы так просто не разомкнешь, не сорняк поди, с корнем не вырвешь. Тому кузнецу и сыпались все просьбы родни да бывших односельчан. Любомир не тужил да на соседские избы не засматривался, ему всего хватало, главное, что в руках сила есть, да огонь в горниле с ним в ладу был. А народ со временем тропку-то к нему прокладывал. Постепенно все, не торопясь. То гвозди кому, то скобы…

Но в людской молве так и слыл он бобылем да человеком пришлым, без роду и племени.

— Ужель решил нашу Лебедяну на гулянья звать? По тебе ли шапка? — Подала голос самая близкая подруга Лебедяны, Горесвета. — Ой, не ценишь ты к себе доброго отношения, забываешься… — надменно растягивая слова, продолжила она. А дряхлые старушки вокруг довольно захихикали беззубыми ртами и закивали седыми головами.

— Почему бы не позвать, — упрямо ответил Любомир. — Чай, не урод и не хуже ваших буду.

А сам кивнул головой в сторонку. Поодаль топтались молодые парни, которые смеялись и веселились, сами то и дело поглядывая на кружок молодых девиц, но при этом косясь и на жилистых старух. В воздухе уже носилось предчувствие праздничных гуляний, древние ритуалы ждали наступления сумерек. На большом лугу зажигали смоляные светочи и расчищали землю коло большого кострища. Запах медовухи и сбитня наполнял теплый вечерний воздух тягучими, сладковатыми струями, разбавляя горечь собранных заповедных трав. Пучки полыни, дурмана, плакун-травы, горлянки, духова цвета и пижмы были развешаны повсюду, ими были --">