Стефан Грабинский - Ненасытец

пережевывая, я вперил взгляд в дрожащее, беспокойное пламя… Удивительно, как огонь способен приковывать к себе! Можно так часами неотрывно смотреть, без мысли, без движения. Подобным очарованием обладает вода в стихийной форме огромных масс. Помню, как однажды, сидя у большой реки, я не мог отвести глаз от тихо колышущихся волн; взгляд скользил по водам и лился вместе с ними. Я чувствовал необузданное желание предаться воде — желание сладостного отдохновения в родных пенатах.

Как-то раз, убаюканный коварным шелестом высоких волн, окаймленных серебряной пеной, я уснул. И тогда удивительные сновидения посетили меня — грезы, которых самый обыкновенный сон не приносит. У меня было ощущение чего-то неопределенного, неимоверно гибкого, что проникало повсюду, будоражило всю мою сущность, тесно связывая ее с огромным естеством земли. Извилистые, упругие волны текли сквозь тело, а в них клубились какие-то движения, тонкие, как мысль, эластичные, как мяч… Я ощущал их, но не с помощью чувств — те спали сном свинцовым, неодолимым — я чувствовал их всем своим нутром, тончайшими волокнами нервов, их сплетенной в тысячи узлов сетью, пронизывающей все мое тело.

Я видел странные, непостижимые вещи: самые сокровенные колебания мира не могли укрыться от моего острого ока, мощнейшее зарево открывало передо мной тайники природы, освещало таинственные дебри, которых, возможно, мои собратья никогда не смогут постичь; с быстротой орлиного взора я видел обращенную вспять цепь фатальных причин; осторожно, с беспощадной методичностью я делал выводы, ужасные, но — к сожалению! — истинные!

И понимал! Я, человек, знал!

И все для меня было теперешним: и прошлое, и иллюзорное будущее — один огромный бесконечный континуум^[7] — головокружительный, грозный, порочный круг… И был, и есть, и буду!..

А тихие волны все бились мягко о расслабленное тело, трепетали, пересекались, проникали… А чувства спали, а разум — хе-хе! — интеллект, эта хитрая бестия — дремал — пьяный, беспомощный палач!..

В такие-то моменты высовывало свою отвратительную голову из темного будущего также и оно — то проклятое, ненасытное… несчастье… и неизгладимым следом впивалось в меня своими острыми когтями, куда, не знаю, — и наполняло все мое естество. И лишь оно, лишь его осознание и память оставались после пробуждения ото сна или из забытья. Но и тогда оно не давало мне покоя, душило кошмаром, пока не проявлялось в намеченной жертве. А мне выпадала роль посредника: я «вразумлял»… Проклятие и кара лежат на мне!.. Зачем и почему?! Вон там деревья ведут шумную беседу, там скулит ветер. Спрошу, может быть, знают…

Огонь потрескивал и шипел, выжимая из смолистого дерева пенистый сок. Обугленные головешки с шелестом осыпались по обе стороны, витая над кострищем, кружился пепел. Странные тени замаячили на балках, расселись по кирпичам; длинные, косматые лапы хищно за чем-то тянулись, вытягивали цепкие костяшки, иссохшие, нервные, — дальше… выше… попятились. Какое-то чудовище сонно шевелило из стороны в сторону головой громадных размеров, вяло, однообразно… приняло вид ходящего ходуном круга: безумный оборот — удар! второй!.. колокольный набат… Гибкие, чувствительные щупальца расставили коварную сеть, сплетенную из теней: подстерегают… есть! Что-то взбаламутилось, замерло, исчезло… Там над водой, над зеленой… б-р-р… что за прелестная головка… чарующие распущенные волосы… васильковые, влажные очи… улыбка озарила уст кораллы, дитя у груди… Что?!.. Боже мой!.. в омут!.. обе!..

Я пришел в себя. Рядом, прямо надо мной, склонился мужчина и внимательно всматривался в мое лицо: встревоженный взгляд незнакомца впивался в меня с необъяснимым упорством.

— Прошу прощения, — шепнул он, чуть приподнимая дорожную фуражку, с которой на резиновый плащ стекала вода, — кажется, я прервал сон.

Я не мог как следует собраться с мыслями, чтобы сказать хоть что-то в ответ.

— Видите ли, — невозмутимо продолжил он, — устроился я, черт возьми, прескверно. Привлеченный в качестве эксперта в состав судебной комиссии, я выехал вместе со всеми на место преступления. Заметьте: мужик был избит до смерти, как обычно, в корчме в воскресенье. Вот скоты! Череп расколот надвое, от затылка… жердью из ограды.

Так вот, после того, как я уладил это «премилое» дельце, у меня осталось немного свободного времени. Судья якобы должен был оформить некоторые документы с сельским --">