Дарья Райнер - Фейрум

Дарья Райнер Фейрум

Время все лечит, все забирает, оставляя в конце лишь темноту. Иногда в этой темноте мы встречаем других, а иногда теряем их там опять.

– Стивен Кинг

Время – это, так сказать, худшее место из всех, где только можно заблудиться.

– Дуглас Адамс

Всему свое время, и время всякой вещи под небом:

время рождаться, и время умирать;

время насаждать, и время вырывать посаженное;

время убивать, и время врачевать;

время разрушать, и время строить…

– Еккл. 3:1–3

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Эпизод I История с островом

♬ Peter Gundry – She Cometh

Солнце светило ему в спину, рождая золотистый ореол. Ветер путался в волосах и уносился прочь – плясать на водной глади, рябью выводить загадочные письмена.

– И пропустить всю красоту? Издеваешься?

Липа сидела на корме и, чуть свесившись влево, касалась ладонью воды. Отчего-то это казалось важным. Все равно что сказать озеру «здравствуй» после долгой разлуки, напомнить о себе и попросить прощения.

– Таковы правила, Малёк. Остров любит гостей, если гости…

– …Уважают его волю, – отозвалась она эхом. Слова были знакомы с детства, но теперь, вернувшись после стольких лет, Липа понимала их значение.

В детстве это считалось игрой. Как прятки. Нужно было зажмуриться и сосчитать до ста, пока дедушка работал веслами и рассказывал новости под мерный плеск воды. Каждое лето – новое приключение, в котором остров – сказочная страна, а озеро…

Озеро – это мост. И оно же – ворота. И бдительный страж, требующий платы. Всего-то и нужно, что обменять минуты зрения на месяцы, полные волшебства. Достойная сделка. И справедливая: нельзя брать что-то, не отдавая взамен. Главное правило, которое дедушка вбил ей в голову.

– Еще минутку, и всё.

Липа честно поклялась. Сплела пальцы, как делали они с Витом, скрепляя договор: указательный лег на безымянный поверх среднего. Жест, означавший верность.

Она относилась к Виту как к брату – старшему, порой далекому и непонятному, но все же любимому. Для дяди он был слишком молод и, прямо говоря, легкомыслен. Даже Липа в свои семнадцать рассуждала более здраво, чем он в двадцать девять.

– Я слежу за тобой.

– Сама суровость. – Зачерпнув пригоршню воды, она брызнула ему на колени.

– Эй! Кто-то дошутится сейчас – за борт выброшу!

Вит непроизвольно дернулся и скинул сандалию. Липа с хохотом бросилась ловить обувку.

– Весла не потеряй!

– Да уж как-нибудь. Разошлась тут… а минута кончается.

Липа очнулась. Запрокинула голову. Улыбка померкла на губах. Озера было мало: ей хотелось вобрать в себя весь мир – запомнить его таким, каким он был вдали от бетонных стен и городской суеты. Ярким, полным, настоящим.

Сизое небо светлело ближе к горизонту, окрашиваясь в персиковые оттенки. Облака цеплялись за вершины Двуглавого Пика. Силуэты гор вырастали за кромкой дальнего берега. Там лежал Бранов, откуда Липа приехала на поезде – стальной гусенице, ползущей сквозь кедровые леса. Там, в Бранове, осталась мама.

Липа зажмурилась.

Почувствовала, как солнце касается кожи. Как Вит налегает на весла. Старое суденышко, принадлежавшее деду, медленно удалялось от берега. У деревенского пирса оставались рыбацкие лодки и катера – современные, но «без души». Слишком быстрые, слишком шумные. Вит морщился всякий раз, заслышав гул мотора. Именно в такие моменты он становился похожим на деда Анатоля – не столько чертами лица, сколько прищуром и едва заметным наклоном головы… Они с мамой были сводными: дети разных матерей, которые не росли вместе. Бабушка Фия умерла в тридцать пять.

Мама уже пережила ее на семь лет.

Первые симптомы появились два года назад, вскоре после того как Липе исполнилось пятнадцать. Беспокойство, замедленность реакций, а затем – паника, когда стало понятно, что болезнь неизбежна.