Татьяна Владимировна Томах - Осознание Ада

Ада. Легонько подталкивая зверя хлыстом, Ад направил его к выходу.

Дракон поднимался в воздух тяжело, с усилием двигая крыльями, заваливаясь на бок, как подбитая птица. Но над крышей цирка выправился, царапнул когтями вывеску и выше полетел уже легко и быстро; будто вспомнил, как это — летать.

Перед тем, как свернуть за угол, Ад обернулся в последний раз взглянуть на цирк.

Ему не хотелось вспоминать Еву, неподвижно лежавшую на сером песке арены — как мертвая бабочка с измятыми крыльями.

"Выпусти ее", — попросил Бим-Бом. Она улетела сама. Попыталась улететь. Слепо и бездумно бросилась в пропасть, в которой почудилось небо. Совсем как те, юные драконы, забывающие о том, что у них уже больше нет крыльев.

Ад запрокинул голову к небу, стараясь не думать о Еве. Уже очень высоко, среди белых перьев облаков, постепенно растворялся силуэт крылатого зверя. Интересно, сумеет ли он найти дорогу в свой потерянный рай? Интересно, почему, серая старуха так и не убила человека, стоявшего перед ней безоружным? Интересно, почему у этого человека такое дурацкое, такое невозможное в счастливом городе-рае имя?…

— Почему ты дал мне такое имя, Бим-Бом? — как-то спросил он у своего приемного отца.

— Видишь ли, мальчик, когда от рая остается одно название, на обломках можно найти много брошенных детей… Когда я успел вытащить тебя из коробки автоуборщика — за минуту до запуска программы уничтожения мусора — я почувствовал себя… ну, нет, конечно, не так, как Он… Но я подумал, если у меня уже есть Ева — почему бы не появиться Адаму? Это потом твое имя как-то так сократилось… незаметно…

— И что мне теперь делать — без нее?! — спросил Адам. У своего приемного отца? У неба? У зверя, выпущенного из клетки?

Он почувствовал себя драконом, у которого в один миг отрезали радужные крылья, превратив из живого летучего существа в уродливую беспомощную тварь. Тварь, которой одинаково невыносимо воспоминание о потерянном рае и осознание обретенного ада.

Адам смотрел в небо, постепенно понимая, что отныне всегда и везде будет видеть его только таким — крашеными тряпками, голографическим мороком. Потолком своей клетки, из которой теперь ему нет выхода.

Он смотрел в небо до тех пор, пока не заслезились глаза. До тех пор, пока не разглядел Еву, танцующую среди облаков на золотой проволоке солнечного луча…

--">