Юрий Степанович Самсонов - Стеклянный корабль

неизвестных. Присутствие этого мужчины, этой женщины и этого ребенка не могло быть предусмотрено никаким протоколом: они были буквально в чем мать родила! А поведение определенно составляло опасность для здоровья и, не исключено, для самой жизни г-на президента.

Мужчина и женщина там, посреди ветвей, наблюдали, смеясь, как их голопузый потомок, выбрав яблоко покрупней, целит им в самую макушку его превосходительства!

Жюстип, мгновенно выхватив пистолет, с грохотом выпалил. Ни яблоко, ни пуля не поразили цели. Карапуз только завертелся, отыскивая источник непривычного звука, ничего не понял, ухватил другое яблоко вместо оброненного, замахнулся – и Жюстип выпалил вторично. Никто глазом моргнуть не успел, как все это совершилось.

Черт возьми, не мог он промахнуться, да еще дважды! И выстрел не был холостым: листья сыпались… Так оплошать на глазах высшего начальства! Жюстип, занервничав, выпалил в третий раз…

– По какой цели здесь ведется огонь? – осведомился г-н президент, проявляя достойную выдержку.

– Там люди!.. – в отчаянии пробормотал Жюстип.

– И вы стреляете?! – воскликнула президентша.

– Но это же дикари!

Он осекся. Младенец посреди ветвей вертел перед глазами пойманную в воздухе пулю. Уставился затем на Жюстипа, на пистолет, взмахнул ручонкою… Вот это была меткость: пуля вошла назад в еще поднятый ствол, встретилась с невыстреленной подругой, взорвавшийся в ладони пистолет упал под ноги…

Но дрянной парнишка, видать, еще не наигрался с Жюстипом, он сиганул вниз, прямо к нему!

– Эльза, успокой своего карапуза! – послышался сердитый голосок Элизы.

Тогда родители, эти бесхвостые белые обезьяны, прыгнули тоже, перед их телами раздвинулась листва… Они подхватили чадо свое еще в воздухе, ухватили за руки и поплыли низко над спящею толпою. Вблизи на их коже стали видны знакомые созвездия точек, генерирующих уплотненное энергетическое поле. Точки пылали пульсирующим огнем.

– Элиза! – позвала женщина, остановив полет, волшебный полет волшебного юного тела!

– Я здесь, Эльза! – откликнулась Элиза, сидевшая у Марианны на руках.

– Должна тебе сказать, ты скверно воспитываешь мальчишку!

***

Такими увидели они нас, отдаленных потомков своих, к которым, наконец, вернулись после трехсотлетнего отсутствия, для них продолжавшегося только миг. Вернулись – и не узнали нас, как и мы их, впрочем, не узнали…

– Господин Дамло, – сказал г-н Аусель, когда унялась суматоха, связанная с появлением тех, кого сочли за белых дикарей, – вы не могли бы мне сказать, где находится сейчас доктор Даугенталь?

– В обсерватории! – буркнул Дамло, указывая вверх, на золотой сфероид купола.

ЭПИЛОГ

– Мы нашли это в бутылке, – сказал г-н Аусель, – в пустой бутылке из-под ямайского рома, который мне, помните, кто-то подарил позавчера! Я сперва подумал.., но у меня нет отвратительной привычки затыкать бутылки бумажными пробками. И вот…

Он положил перед Даугенталем изрядно помятый истлевший листок, на котором были знакомым каллиграфическим почерком выведены почти вконец выцветшие строчки: "Г-н Аусель, когда из-за Вашей любознательности, вызванной добрыми намерениями, Вы должны были либо погибнуть, либо впасть в постыдное беспамятство на несколько недель, я выбрал последнее, за что готов просить и надеюсь получить Ваше драгоценное для меня прощение!

Мы никогда не увидимся. Вы теперь в страшной дали от меня и, конечно, имеете то, что желали: мир-приют, мир-убежище, с собственным хозяйством и администрацией и даже, коли это Вам по-прежнему угодно, карликовое государство, отделенное от всего света, словом, все, что мой нотариус г-н Когль со свойственной ему премилой тщательностью вписал когда-то в свой достопамятный протокол. Любопытно было бы взглянуть хоть одним глазком, что из этого вышло! Но все уже кончено. Дверь, г-н Аусель, отворилась.

Она отворилась, и я увидал молодого человека, спускающегося ко мне по лестнице, увидел его бородку модного нынче фасона, его глаза, щенячьи из-за выражения грусти, любопытства и какой-то обреченности. Угадываете ли? Я вижу его впервые, но знаю его, нет у него от меня тайн, потому что, господи, помоги мне, это я, это я сам!

Прощайте! Прощайте!" Подписи снова не было.

– Кто следующий? – сказал Даугенталь. И повернулся к Рею. – Я вижу сыпь у вас на коже, коллега. Вы уже --">