Дмитрий Крафт - Апрель (СИ)

Саймон хотел ещё что-то сказать, но застыл молча. Рик продолжал:

— А что? Надоело мне дурить себе башку. А я дурил! Дурил и винил в бедах общество. Наше общество, представляешь! У вас тут вся страна в руинах, едите консервы, живёте, как в каменном веке… Скажи мне, Саймон! — он вдруг схватил командира за ворот пальто. — Мне психолог Салават, перед отъездом, сказал, что во мне большой потенциал, только скрытый. А ты мне что скажешь? Есть во мне это?

Саймон аккуратно отодвинул его руки в сторону, запахнулся поглубже в пальто и молвил:

— Ты, Рик, хороший парень. И способный. Но одного понять не можешь, хоть и рождён, и воспитан в тоталитарном обществе. Один ты, будь в тебе хоть сплюсованный потенциал Старина, Чжоу и Льва Роя, один ты ничего не стоишь. Коллектив — вот это сила! Можешь мне поверить, я с ребятами тут пятый год воюю, уж знаю, о чём говорю. Они называют меня «монстр», уважают, почти боготворят… но до сих пор плохо представляют, что моя сила не здесь, — командир стукнул себя в грудь, а потом тыкнул в сторону дома, и Рик только сейчас увидел, что правая рука у него изуродована, — а там. Почему неокоммунисты взяли власть в Евразии, почему победили в войне с Чёрным Генералом? Потому что действовали все, как один, в мире лоскутного одеяла пост-модерна. Старин, Чжоу, Хайдгер сшили куски омертвевших стран в огромный монолит, как древний доктор Франкенштейн, и не перегрызлись после. Вот это я понимаю, коллектив, сила!

— Как мне победить себя, вот в чём вопрос, — сокрушённо вздохнул Сапатос, — для советского гражданина, во мне слишком много недостатков.

Командир замолчал. Где-то далеко гремели пушки.

— Твои недостатки — это твоя сила. Ты станешь сильным, когда поймёшь это.

Больше Саймон ничего не говорил, жестом указав Рику возвращаться в логово. Он ещё не знал, что это его последний разговор с командиром.

Внутри каждый занимался своим делом. Чаплин чистил оружие, старикан пил чай, Бэнкс расчехлил гитару и коряво дёргал струны, играя скорее на нервах, чем музыку.

— Бэнкс, дай сюда гитару, всё равно не умеешь, — сказал он, — а я вам сейчас покажу, кто таков был Виктор Цой. Вам должно понравиться.

На следующее утро, едва начало светать, Сапатоса разбудил Чаплин. В помещении ещё было темно, и Рик толком никого не разглядел. Чаплин мало говорил и был крайне сосредоточен. Позже Рик понял, почему: он вывел его к советской базе.

— Пойдёшь вот так, никуда не сворачивая, и выйдешь к своим, — Чаплин задержался возле его взгляда, — что, командир тебе вчера помог найти себя?

Рик кивнул, и первый раз увидел, как Чаплин улыбается.

— Береги это, храни в себе, — сказал он, — это самое ценное, что может быть в жизни. Ну, ступай. Передавай привет Советскому Союзу от американских коммунистов!

P.S.

Вскоре после того, как Рикардо Сапатос, в составе музыкального объединения «20-ый век» дал серию концертов от Владивостока до Гаваны, штат Мичиган официально получил статус восстанавливаемой территории. Местные коммунисты возглавили некоторые ключевые должности, но больше было приехавших добровольцев с Аляски, Аргентины и Мексиканской ССР. Рик дождался выходных и полетел в Детройт. Он был уверен, что найдёт командира Саймона в отделении городского Совета. Однако, когда там поняли, что от них хочет красивый смуглый гражданин СССР, то как-то потеряли в лице. Старый чернокожий комиссар по имени Стэнли, скрывший седые волосы под зелёной фуражкой, повёз его на старом гудящем «Форде» куда-то за город. Спустя полчаса они приехали на кладбище. Стэнли отвёл Рикак могиле, обнесённой чёрным камнем, со свежей лавочкой под раскидистым вязом. На могильном камне было выгравировано: «Покойся с миром, Саймон Ричардс, заря свободы, двигатель революции, учитель и наставник всех нас. Ты умер настоящим коммунистом».

Рик попросил комиссара подождать его, прошёл за ограду, сел на лавочку и запел старую песню Цоя про давно исчезнувший месяц апрель.

Примечания

--">