Юрий Михайлович Брайдер , Николай Трофимович Чадович - Избранные произведения в одном томе

Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ Избранные произведения в одном томе

ТРОПА ^(цикл)

В некоторых местах Земли существуют внепространственные переходы в другие миры: в Гималаях, озере Лох-Несс и др. Через них к нам проникают жители параллельных миров. Земляне специально отыскивают такие переходы. Через них в другие миры засылают людей, обладающих неприметностью, которые сойдут за коренных жителей в любом из миров…

Через такой переход Артём начал своё путешествие по Тропе — миру, лежащему поперёк всех остальных миров — к мифическому миру-истоку.

Книга I Евангелие от Тимофея

Жизнь и смерть — одна ветвь, возможное и невозможное — одна связка монет.

Чжуан-Цзы. IV век до н. э.

Первый роман цикла, повествующего о человеке, волею сверхъестественных существ — Хозяев Времени, Фениксов и Пространства Незримых — оказавшемся в загадочном мире, развернутом перпендикулярно всем другим существующим во Вселенной мирам. Переходя из одного мира в другой, он постепенно меняет свою физическую и духовную сущность, стремясь к некой, ещё неведомой для него грандиозной цели…

Вершень — мир гигантских деревьев-занебников. У каждого занебника есть множество ярусов, а на каждом из ярусов по несколько ветвяков. Соприкасаясь между собой, ветвяки образуют целые континенты. В этом мире Артём пытается разгадать тайну Тимофея, Письмён и Настоящего Языка.

Часть I

Наверное, это именно та ситуация, когда человеку остаётся только одно — тупое покорное терпение. Терпение слепой клячи, обреченной весь свой век крутить скрипучий рудничный ворот. Терпение галерного раба, прикованного к веслу. Терпение смертника, дожидающегося неминуемой казни. Терпение прокаженного, наблюдающего за медленным разложением собственного тела.

Терпение, терпение, одно терпение и никакой надежды…

Существует, конечно, и другой выход. Но это уже на крайний случай, когда не останется ни воли, ни физических сил, ни привычки к жизни — ничего. Не стоит об этом думать сейчас. Рано.

Надо бы отвлечься от мрачных мыслей. А для этого лучше всего сконцентрировать внимание на чем-то хорошем. Что там у нас хорошего нынче? Ну, во-первых, с самого утра над нами не каплет (а капать здесь, кроме банального дождика, может ещё много чего) и мой плащ наконец высох. Во-вторых, свежий ветерок разогнал стаи мошкары-кровохлебки, ещё вчера буквально сводившей меня с ума. В-третьих, ладони мои почти зажили и успели привыкнуть к своему топору. Он хоть и недостаточно тяжел, зато отменно остер — обломок нижней челюсти кротодава, насаженный на короткую крепкую палку. Таким орудием при желании можно побриться, заточить карандаш, разрезать стекло, вспороть глотку — хоть свою, хоть чужую. После каждого взмаха топора в сторону отлетает кусок древесины, желтоватый и твердый, как слоновая кость, — язык не поворачивается назвать её щепкой.

Сколько я себя помню, меня всегда влекло в новые края, в беспредельные просторы лесов, степей и океанов, к чужим городам и незнакомым людям. Дорога была моим домом, а скитания — судьбой. Даже две ночи подряд я не мог провести на одном месте.

Теперь же все доступное мне пространство сведено до размеров тюремной камеры, а быть может, и могилы. Слева и справа — отвесные стены. Впереди — косматая, как у гориллы, клейменная раскаленным железом спина Ягана. В темечко мне дышит вечно мрачный неразговорчивый болотник, имени которого никто не знает. Позади него кашляет и бормочет что-то Головастик, самый слабый из нас. И лишь до неба — бархатно-чёрного ночью и жемчужно-серого днём — я не могу дотянуться. Впрочем, как и до края этой проклятой траншеи, похожей больше всего на десятый — самый глубокий ров Злых Щелей, — предпоследнего круга Дантова Ада, предназначенного для клеветников, самозванцев, лжецов и фальшивомонетчиков.

Последний круг преисподней ожидает меня в самом ближайшем будущем. Сомневаться в этом не приходится.

Впереди и позади нас, а также и над нами (траншея уступами расширяется кверху, иначе в ней невозможно было бы --">