Мария Викторовна Третяк - Маэстро сидел за обеденным столом

Мария Третяк Маэстро сидел за обеденным столом

Глава 1

Маэстро сидел за обеденным столом, приговоренный к пятилетнему заключению. Согласно закону, эту новость он узнал через посыльного, который пришел к нему в дом с букетом гвозди́к. «Вашу шпагу» – сказал посыльный, заранее зная, что шпаги у приговоренного нет и не может быть. Маэстро вытащил из левого кармана фартука нож и отдал гвардейцу.

Никто не кинулся на его шею со слезами, не целовал целый час на прощание и даже не поставил в вазу букет – в доме не было никого. Теперь уже точно и навсегда. Маэстро собрал вещи в кожаный чемодан с тощими лямками и, накинув его на плечо, последовал за гвардейцем.

Домики, старые и смятые как сигары в промокшей картонке (которую чьи-то неосторожные пальчики уронили в лужу прошлой весной), судорожно ползли в обратном направлении от главного входа в основное здание суда. Гвардеец остановился у самых дверей и коротким «прошу!» пропустил маэстро вперед себя.

Дверь была заперта. Маэстро подергал резные ручки чугунной семидясятифунтовой двери и окончательно убедился в неприспособленности сторожей к физическим законам этого мира.

Гвардеец ничего не понял. Через секунду, бурча что-то неразборчивое себе в усы, он доставал огромные, с чемодан размером ключи, которые, звеня и бренча всеми своими конечностями, вскоре были основательно вставлены в дверное отверстие. Гвардеец накинулся на дверь, но она не поддалась. Подбежали трое надзирателей и разом налегли на дверные ручки. Дверь не шелохнулась. Маэстро стоял и с молчаливым изумлением смотрел на потных гвардейцев, бьющихся головами о стекло.

– Подождите! Здесь! – крикнул посыльный и, с гордым видом цепного пса, побежал в полосатую будку. Через треть секунды он вылетел оттуда, чуть не выбив дверь, и, хватаясь за голову, помчался к черному входу за директором тюрьмы.

Директор – пончикообразный господин во фраке – примчался к месту происшествия с такой скоростью, словно преступление совершилось именно здесь. Белый платочек, который он достал из своего нагрудного кармана очень шел к его ванильному красному лицу (и, заметим в скобках, директор им очень гордился).

– Секунду, – сказал директор и налег на дверь вместе с гвардейцами.

Все это время маэстро рассеянно стоял на нижней ступени лестницы, даже не замечая, что его чемодан сполз с плеча и уже норовит шлепнуться в мутную гладь весенней лужи.

«Зачем директор топчется в грязи и не может додуматься повернуть эти ненормальные ключи? Зачем они в конце концов не проведут меня черным ходом?»

Но Маэстро сейчас же отогнал от себя все эти странные и неприличные мысли. Он любил искать великую логику мира в котором жил, но был настолько глуп, что нигде ее не видел. Он до покраснения сейчас стыдился своих мыслей и – боже упаси! – никогда бы не решился их высказать.

«С такими не в тюрьму – в больницу прямиком» – подумал маэстро и мысленно дал себе крепкую пощечину.

***

Суд состоялся, согласно закону, ровно через сутки после ареста. Маэстро сидел в клетке и виновато смотрел на хищных присяжных, размахивающих крыльями в разные стороны. В зал потихоньку вплывали люди: в одиночку, парами, тройками, одна семья была с собакой. Где-то за их спинами раздавался писклявый голос посыльного: «Сюда! Прошу! С собакой вперед!..».

Когда пышная напудренная публика наконец уселась, на ее головы со всего гробового размаху наступила тишина. Она порхала по залу минуту, а потом вдруг оступилась и тут же была задавлена залпом аплодисментов.

Это вошла судья. Самый почитаемый человек в городе, лучшая пианистка и главная домохозяйка – слились сейчас в одно должностное лицо (потому что ни в одном из десяти томов тюремных правил не говорится, чтобы судье нельзя было вести хозяйство и сочинять музыку одновременно). За судьей чинно следовали десять советчиков, у каждого из которых была в руках книга.

«Ну почему наша судья настолько не знает законов?..» – вдруг пролетело в сознании маэстро и он, второй раз за день, похолодев от мысли о сумасшествии, сознательно не утерпел и стукнул себя по носу кулаком так, что на него вдруг в предвкушении покосился доктор, стоявший в стороне около дверного косяка.

Оглашение приговора не заставило себя ждать. Уже через десять минут судья, сладко растягивая слова, произнесла, что гражданин такой-то, такого-то года рождения, приговаривается к пяти годам лишения всякой возможной и невозможной --">