Кристофер Прист - Градуал

того, кто будет присутствовать на конкретной репетиции или выступлении), а местный общественный клуб по традиции охотно принимал юных музыкантов в определенные дни недели. Мы с Джаком наведывались туда всякий раз как удавалось, открывая для себя народные песни и популярные танцы, хороводные мелодии, исполняемые на барабанах и концертино, быстрые, громкие и долгие. Нам так нравилась эта расслабляющая ерунда, что оба мы запустили занятия классической музыкой, но отец быстро положил этому конец, когда обнаружил, что происходит. В дальнейшем посещения клуба были строго дозированными.

Музыка оставалась для меня музыкой, как бы она ни называлась. Но я любил родителей и по природе не был мятежником.

Одним теплым летним днем, когда мне было всего лет семь, я совершил простое открытие, косвенным образом положившее начало событиям, изменившим в конце концов всю мою жизнь.

Из-за ограничений, накладываемых обстоятельствами военного времени, а также потому, что оставался еще маленьким ребенком, я был почти лишен любопытства ко внешнему миру. Бо`льшую часть времени я проводил дома. Когда выходил наружу, это случалось обычно в плохую погоду – холод, туман, хмурь, ветер. Погода стояла одна и та же по всему Глонду, кроме гор, где она была еще хуже. Дороги часто оказывались покрыты глубокими лужами из-за поврежденных стоков и опасными нерасчищенными завалами. Несколько раз мальчишкой я расшибал колени и щиколотки о куски металла или остатки каменной кладки, торчавшие из почвы. Люди в Эрресте ходили опустив головы, глядя, куда ступить, безразличные к окружающему миру.

Я не отличался от остальных. Торопился в школу и из школы, затемно обычно отправлялся играть в клуб. Мало что знал и почти не заботился обо всем, что лежало вне моего непосредственного окружения.

В день, о котором идет речь, я слонялся по верхнему этажу нашего дома, когда вдруг заметил, что лестницу, ведущую на крышу, не убрали. Родители часто пользовались чердаком, так что наличию ведущей туда лестницы удивляться не приходится, но обычно они задвигали ее вверх, так что ее и не видно. Сейчас их поблизости не было, а брат находился где-то внизу. Я не торопясь полез вверх.

Территория наверху не была запретной – скорее, «нерекомендованной», потому что родители редко что-либо запрещали. Они всегда старались убедить нас с Джаком, все объясняли. Такими уж людьми они были. Я знал, что крыша – место рискованное, потому что некоторые бомбы устроены так, чтобы разрываться в воздухе. Много домов было уничтожено сверху, и повреждения, нанесенные нашему дому ранее, тоже были от воздушных взрывов. Но в тот день сирены молчали, да и вообще как раз наступил один из периодов передышки.

Я знал, что отец хранит на чердаке несколько коробок с нотами, и мне хотелось посмотреть, что там. Чердак не был освещен, но большое окно в одном из скатов крыши пропускало внутрь солнечный свет. Воздух внутри был теплым, затхлым и сухим. Пачки нотной бумаги покрывала пыль; некоторые листы были исписаны нотами, но большинство чисты. В углу стояли старые футляры для инструментов и деревянный пюпитр.

Печатные листы с музыкой я обнаружил в большой коробке, но едва начав их просматривать, тут же понял, что эта музыка не из тех, что я любил. Там были вокальные партии, духовые, гитарные, мужские хоровые песни, женские романсы… Я-то надеялся найти что-нибудь такое, что мог бы выучить и исполнить, но ничто из увиденного меня не привлекло. Я был всего лишь мальчишкой и ничего не понимал. Возвращаясь мысленно в тот день, я не могу не задумываться, что же было в коробке – может быть, кое-что могло бы сейчас представлять ценность. Во всяком случае, тогда я потерял интерес и отвернулся.

Подойдя к окну, я увидел, что под ним стоит старый сундук, на который можно было влезть и выглянуть наружу.

Первый раз в жизни я увидел ясный, почти панорамный вид моря. Не просто серый берег недалеко от дома, где тусклые волны бессмысленно разбивались о грязную гальку. Тот я видел еженедельно, но такое море никогда меня не интересовало. Оно было каким-то маслянистым, от него исходило ощущение усталой угрозы, опасности скучающей и потертой, словно от старой глубокой лужи, под поверхностью которой могли таиться коварные обломки механизмов. Я был привычен к бессмысленному шуму волн, кислому запаху, их давно отравленному состоянию. Мне случалось наблюдать ход приливов, а изредка, когда поднимался ветер, видеть разные --">