Юрий Ляшов - Заповедник

оборачиваясь, вошла в причальный отсек.

Пустота в душе неудавшегося учёного, казалось, могла сравниться с Чёрной Дырой. Только вот он пока не мог понять, что больше его расстраивало – рухнувшие мечты или расставание с Викой. А может её отлёт и обрушил уже пошатнувшуюся конструкцию Костиных планов на жизнь.

– Справлюсь! Обязательно! – прошептал Костя, перебарывая вновь накатывающий нервный приступ хаотичных видений.

***

После работы в комитете перспективных разработок возвращаться фельдшером в экипаж планетарных экспедиций Косте не хотелось. Во-первых, избежать насмешек бывших и вновь обретённых коллег вряд ли бы удалось, а во-вторых, оставаться в Гагарине, где больше не было Вики, оказалось невыносимо. Костя странно быстро принял мысль, что без этой темноволосой, кареглазой девушки его жизнь опустела.

Анкета бортового фельдшера появилась в системе занятости автоматически сразу же после исключения Кости из научного сектора. А ещё через пять минут ИБМ сообщил о новом назначении бывшего учёного. Небольшая компания, обслуживающая добывающие платформы в окрестностях Луны, взяла Костю фельдшером в экипаж транспортника ближних космических маршрутов.

– Пусть так, тоже космос, – заявил тогда Костя, считая, что станет ближе к Вике.

Они частенько общались в сети. Виртуальная копия Вики улыбалась, взахлёб рассказывая о своей работе, естественно, соблюдая коммерческую тайну. Костя изо всех сил старался улыбаться в ответ. Успехи подруги подбадривали, но больно давили на всё ещё ноющую рану собственной неудачи.

А потом начались космические будни. За полгода на борту малоразмерного высокоорбитального транспортника «Ивдель-32», известного на станции перераспределения как мусоровоз «Ж-32», можно было бы сойти с ума. Конечно, мусоровозом корабль являлся только на сленге, задача экипажа заключалась в перемещении отработанных астероидов за пределы транспортных коридоров. Здесь, на приличном удалении от Луны, «Ивдель» придавал ускорение космическим булыжникам, из которых горняки выкачали все полезные ископаемые. Монотонные рейсы от Луны к добывающим платформам и обратно вполне могли обходиться и без Кости.

Капитан – крепкий рыжий мужик лет пятидесяти, с очень подходящим именем Бьёрн, оказался здоров как медведь и в медицинской помощи не нуждался совсем, о чём не забывал намекать словами: «Костя, ну на кой ты мне тут нужен?». А вот пухлый бортинженер Петраускас болел всегда, но пред его недугами медицина оказалась бессильна. Неисправимый ловелас-неудачник без памяти влюблялся при каждом посещении технической станции Луна-Т1. Щемящую боль разбитого сердца каждый вечер он профессионально анестезировал алкоголем, а наутро диагноз «несчастная любовь» сменялся «похмельем». И так по кругу, изо дня в день.

Вот и выходило, что Костины обязанности сводились двухминутному предполётному осмотру. Следующие две недели рейса он был предоставлен сам себе. В таких условиях чувство собственной никчёмности, подаренное на память Кондаковым, стремительно разрасталось. Он даже попытался начать спиваться вместе с Петраускасом, но и тут ничего не вышло. То ли компания оказалась не подходящая, то ли Костя в алкоголики не годился. Так или иначе, переболев тяжелейшим похмельем после нескольких дней активного приёма бортинженеровского самогона, Костя внезапно осознал, что судьба неспроста выделила ему столько свободного времени. Он с энтузиазмом погрузился в свои расчёты, благо научный сектор Гагарина почему-то сохранил доступ Костиному ИБМ ко всем исследовательским материалам.

Петраускас, вечерами заглядывая в крошечную каюту фельдшера, усаживался рядом и часами болтал о своих любовных похождениях. Этот уже немолодой прибалтийский альфонс нашёл в Косте собеседника, вернее даже слушателя. Бортинженер не замолкал, даже когда Костя уходил в сеть.

– Ик, вот ты думаешь это всё просто так? – бурчал Петраускас, размахивая пластиковой фляжкой с сомнительно пахнущей жижей. – Как бы ни так! Сколько нас осталось? Двести с чем-то миллионов? Мы вымираем! Дети в космосе практически не рождаются! А я всё равно пытаюсь! Я хочу ик, оставить как можно больше детишек!

Костя округлил глаза. Впервые на его памяти пьянство и разврат пытались оправдать высокими идеями сохранения человеческой популяции. Хотя и настоящего пьяницу он встретил впервые. Строгая дисциплина на Гагарине не подразумевала никаких вредных --">