Дмитрий Александрович Биленкин - Цветы лунной ночи

залиться краской стыда.

Кое-как он высвободил руки, на ощупь разгреб камни. Кнопка включения фонаря, рукоять радиовызова... этот камень метает - в сторону... так, так... Свет не зажегся, радио молчало. Он лежал на глубине - скольких метров? На поверхности его могилу отмечала, скорей всего, просто ямка. Обыкновенная рытвина, каких возле станции сотни, залитая предательским светом Земли. Его будут искать, даже когда поиск потеряет смысл, но найдут ли?

Валя остро ненавидел себя.

Ненависть потребовала и нашла действие. Он принялся расшатывать глыбы, чтобы снять нависшие над головой (с риском обрушить их на себя). Если он провалился неглубоко, то он выберется сам, нужно лишь заурядное упорство муравья, накрытого горстью песка. Но что-то мешало, камни будто вросли друг в друга; казалось, он имел дело с резиной. Что-то? Мешало не что-то, а кто-то: он сам. Он вдруг усомнился, правильно ли он представляет себе, где верх, а где низ... Он невесомо опирался на камни, столь же невесомо камни опирались на него, разницы не было. Тело погружалось в черное молчание, как в обморок, в котором, однако, присутствует мысль.

Растерянность передалась рукам. Они еще что-то передвигали, что-то смещали, но цель была потеряна, она растворилась в действиях, а они делались все беспорядочней.

И - как венец бессмыслицы - глаз кольнула вспышка света. Где она мелькнула - вне его или в нем самом? Эта дикая в обыденной жизни мысль не показалась Вале дикой, хотя бы уже потому, что он не мог на нее ответить.

Он зажмурил глаза. Свет исчез, его сменили радужные пятна. Значит, вне? Но где, где? Валя на ощупь шарил руками и не мог дотянуться до вспыхнувшей звездочки, даже не мог определить растения. Ему казалось, что руки удлиняются бесконечно, что они существуют уже отдельно от тела, и потому обрадовался, когда звездочка исчезла.

Но она зажглась вновь, более того - теперь их стало две. Он шевельнул пальцами, потому что в свете второй ему почудился отблеск металла. Первая погасла. Секунду спустя он научился поочередно гасить то одну, то другую. Он с упоением творил собственное звездное небо. Ибо впервые с той минуты, когда его заворожила лунная ночь, хоть что-то повиновалось его воле. И это были звезды!

Он рассмеялся и тотчас умолк, таким громом отозвался в ушах собственный смех. Он дурак. Он не понял, какие это звезды. Когда свет проникает в подземелье, он становится лучом. На Луне - нет. Если усилия замурованного открывают щель, то свет приходит сюда только так - вспышкой, пятном, звездочкой. Этот свет Земли играет сейчас на его пальцах, свет ее океанов, льдов, облаков!

Ему захотелось поцеловать это пятнышко света. Он изогнулся как мог, соображая, не подскажет ли луч земного света, на какой глубине он засыпан.

С усилием кое-как Валя втиснул голову в расщелину, откуда шел луч. Его взгляд, привыкший к абсолютной черноте, обжег голубой огонек. Он, как драгоценный камень, был обрамлен брильянтовыми искрами - отсветами края щели.

Валя лежал в неудобной позе, лицом кверху. Лицом к Земле. И смотрел, смотрел на голубую капельку родной планеты.

Так он лежал долго, прежде чем благодарность сменилась разочарованием. Ничто не указывало расстояния до края отверстия, до этих искр, окружавших голубое пламя света. До них могло быть и метр, и сто; в окружающем не было никакого мерила, потому что луч в безвоздушном пространстве ничего не освещал на своем пути. Земля предавала его вторично.

Не будь Валя человеком наблюдательным, не учись он в свое время изобретательству, так бы он и остался лежать лицом к Земле. Но, как только он поставил себе задачу сделать невидимый бег света видимым, решение пришло немедленно, и он удивился его простоте.

Цветы лунной ночи, только и всего!

Он нашарил горсть пыли и подбросил ее. Словно стебель невиданного растения устремился по лучу. Выше, выше фиолетовый призрачный стебель коснулся края отверстия. Казалось, Земля бросает ему сверху канат.

Валя чуть не заплакал. Судя по длине пылевого столба, высвеченного земным светом, до выхода на поверхность метра три. Безнадежно.

Невесомый канат из пылинок свернулся так же быстро, как и возник. Снова мрак, и в нем - голубоватое сияние огонька. Земля предала его в третий раз.

Но прежний успех заставил его усомниться: полно, существуют ли безвыходные положения? Или они возникают потому, что изобретательность раньше времени складывает крылья? И человек выносит себе приговор до того, как его --">