Яна Юрьевна Дубинянская - Фелиси

анемии, она не будет иметь ничего против.

Доктор, принес с собой и бокал — красивый, хрустальный, с серебряной витой ножкой и ободком по краю. В бестрепетно-твердых руках доктора темная тягучая жидкость густой струей перелилась из бутылки в бокал, и неизбежная капелька оставила на пальце красно-коричневый след. Бокал был наполнен почти до краев, и Фелиси осторожно, боясь расплескать, поднесла его к губам.

Нет, это не вино. Солоноватый, чем-то знаковый вкус — он был бы приятнее, если бы бутылку подержали на льду. Фелиси отпила несколько маленьких глотков и поверх бокала взглянула на доктора — этот томный и чуть-чуть порочный взгляд она переняла в синематографе. Доктор смотрел на неё пристально, выжидающе, и в его глазах снова зажегся так волновавший её всегда фанатический блеск.

— Вам нравится, мисс Фелиси? — спросил он, и по легкому напряжению в его голосе Фелиси поняла, что речь идет не просто о микстуре. Она поставила бокал на столик и ответила, стараясь, чтобы это звучало как можно двусмысленнее:

— Недурно… но я думаю, что невинной девушке не следует злоупотреблять этим.

В разговоре с доктором Фелиси время от времени подчеркивала свою. невинность, Мало ли что он может подумать про неё с Джимом. А «женщины о прошлым» доктору не могли нравиться — однажды на званом обеде он сказал о них такое, что присутствуй подобная женщина в их. салоне, она покраснела бы до корней волос.

— Лучше бы вы лечили меня шоколадом, — добавила Фелиси, улыбаясь.

Доктор тоже улыбнулся и снова открыл саквояж. На этот раз на свет действительно показались конфеты, и Фелиси забыла о своей роли смертельно-больной беззащитной девушки и с детской радостью вскочила со скамейки.

В тот день Джим снова безуспешно просил её руки. Мать Фелиси опять указывала на неразумность отказа, но высокопарное утверждение, что Джим готов отнять за неё всю свою кровь, не казалось девушке достаточно убедительным. К тому же бедняга Джим не имел возможности настаивать — после обеда он должен был быть в банке, и торопился на пригородный поезд.

А в целом летняя жизнь Фелиси за городом текла, как обычно. Раз в три дня она устраивала званый ужин для подруг, а в остальное время честно поглощала фрукты и красный густой напиток, который доктор теперь приносил ей ежедневно. Фелиси привыкла к его странноватого вкусу, и теперь выпивала бокал до дна. А обращение доктора с нею становилось все более непостижимо-загадочным, и Фелиси уже не сомневалась, что вскоре выйдет за него замуж.

Однажды, когда они сидели вдвоем в беседке, доктор взял её руку и попросил:

— Закройте глаза, мисс Фелиси. А теперь расскажите мне: что вы слышите? Расскажите обо всем, не упуская самого ничтожного звука.

Фелиси слышала только щебетание птиц и где-то вдали — распоряжения по дому, которые мать отдавала слугам. Но этого было мало, и, медленно опустив ресницы — у неё очень красивые пушистые ресницы — Фелиси заговорила вполголоса:

— Я слышу, как какие-то мелкие насекомые копошатся под полом беседки… а ещё глубже… я слышу, как журчат грунтовые воды в подземных гротах…

Кто знает, что ещё она готова была услышать, но, приоткрыв глаза, Фелиси прочла на лице доктора мрачное удовлетворение. Мрачное — потому что его жизнь складывалась не так уж счастливо, но все изменится, когда в неё войдет она, Фелиси…

В другой раз доктор попросил её расписаться на какой-то бумаге, но, взяв в руку карандаш, Фелиси вскрикнула — одна из его граней была остра, как бритва. Инстинктивно положив в рот порезанный палец, Фелиси на мгновение почувствовала знакомый вкус — но не может же быть, чтобы доктор поил её кровью! Какая гадость! Но он так забеспокоился, тут же наложил на палец повязку — только чуть-чуть помедлив перед этим.

Лето уже подходило к концу, и однажды Фелиси, укладывая вещи для переезда в город, услышала за стеной, в прихожей, знакомые голоса.

— …ее пьянит этот вкус, — говорил доктор, — каждый раз она чувствует прилив жизненных сил — но скоро она уже не сможет удовлетвориться консервантом. Она уже чувствует потребность поранить себя, и скоро…

— Но на чем основана ваша уверенность, сэр Гарнвей? — спросил несмелый голос, и это был голос Джима.

— На всем! Я много лет изучал это явление, все признаки налицо: и сверхъестественные способности, и неожиданные всплески сексуальности…

— Сэр Гарнвей, вы забываетесь! И вообще, это нелепо — в наш --">