Вячеслав Алексеевич Назаров - Бремя равных

Под мощным ультрафиолетовым излучением вся поверхность начинала светиться — сначала легким бледно-золотым свечением, потом все ярче и ярче, — пока не загоралась всеми оттенками от лимонно-желтого до оранжево-красного.

Из-за полуприкрытой шторы Андреи рассеянно следил, как наливаются текучим золотым огнем камни и дальние горы, как трепетно и безостановочно пульсирует свет в полупрозрачной толще вздыбленных пород.

Сейчас зыбкая красота светового танца вызывала горечь.

Этот прекрасный, геометрически совершенный мир был мертв. Мертв с самого рождения.

— И останется мертвым.

Вспомнились патетические слова одного из “отцов” современной космогонии Штейнкопфа: “Надо смириться, наконец, с наличием сил, которых мы никогда не сможем познать. Планеты класса “К” — чужаки в нашем звездном мире. Дозвездное вещество и жизнь — несовместимы, и живому никогда не проникнуть за барьер, поставленный самой природой. Пусть чересчур горячие головы обвиняют меня в консерватизме — я уверен в своей правоте. Докажите, что в мирах класса “К” возможна жизнь, покажите хотя бы одну бактерию с кри-сталлопланеты, и я первый скажу вам — идите!”

Пора смириться… Да, кажется, пора. После долгих дебатов ученые выбрали, тринадцать кристаллопланет в тринадцати системах двойных звезд так, чтобы избежать случайного совпадения. Полгода юркий звездолет “Альфа” нырял в глубинах пространства и времени, и семеро разведчиков дотошно изучали загадочно одинаковые кристаллические миры. Полгода Андрей обшаривал геометрические лабиринты, до рези в глазах всматриваясь в шкалы витаскопов, смутно на что-то надеясь. Двенадцать раз надежда сменялась разочарованием.

Эта планета — тринадцатая.

Да, он хотел найти злополучную бактерию. И не затем, чтобы поколебать авторитет Штейнкопфа.

Просто за немногие годы, проведенные в космосе, он увидел и понял много. Он прочувствовал сердцем и нервами всемогущую силу и жадность жизни. Он находил следы органики на обугленных звездным пламенем астероидах и в пластах замерзшего газа на планетах-гигантах, в смертоносных радиоактивных облаках кометных ядер и в пористых железных шубах остывших звезд. Он видел километровые веретена гловэлл и микронные крестики санаций, огневок, впадающих в спячку при трех тысячах градусов по Кельвину, и радиозолий, умирающих от теплового удара при трех тысячных градуса — жизнь пронизывала Вселенную, приспособляясь к самым невероятным условиям.

И он не мог поверить, не мог принять существование навеки мертвого мира — вопреки логике доказательств Штейнкопфа, вопреки очевидности.

Тринадцатая планета тоже мертва. Как те двенадцать — с самого рождения. Что и требовалось доказать.

Какие же тут неудачи? В учебниках космогонии вместо “гипотезы Штейнкопфа” появится “теория Штейнкопфа”, а внизу приписка мелким шрифтом: “Экспериментально подтверждена группой советских ученых, в том числе космобиологом А. И. Савиным”. Для молодого ученого такое упоминание — блистательная победа, почти мировая слава.

И отныне в ночном небе будут тускло гореть тринадцать огней, как дорожные знаки “Проезд запрещен”, и на пыльных гранях лабира навеки останутся его следы — последние следы последнего человека — и не смоет их дождь, не сотрет ветер, не скроет трава — потому что ничего такого нет в мирах класса “К”. И не будет.

Не будет.

Свет в камнях уже не пульсировал, а горел ровным пламенем под бархатно-черным беззвездным небом, и какая-то странная затаенность, какое-то неуловимое, ускользающее напряжение сквозило в неподвижности окрестных скал.

— Никак не можешь налюбоваться?

Рядом, попыхивая носогрейкой и кашляя с непривычки, стоял Алексей Кривцов. Носогрейку ему подарила перед отлетом невеста, но закурить трубку астрофизик решился только сегодня. Что же, он прав. Пора думать о Земле, о том, кто и как нас встретит.

Андрей молчал, и Кривцов снисходительно продолжил:

— Лабир… Занятный минерал… Вся эта молодка почти целиком из лабира… Есть мнение, что планеты класса “К” образовались в результате непосредственной кристаллизации дозвездного вещества. Так сказать, холодным способом. Без взрыва. Отсюда — уникальные свойства и самого лабира, и всей планеты…

— Алеша, родной, знаю! И про лабир, и про всю планету! — внезапное раздражение снова захлестнуло Андрея. — Слышал! Читал! Эти уникальные свойства у --">