Стивен Кинг - Двери Между Мирами

членистое туловище и на мгновение стала похожа на скорпиона, но Роланд не увидел жала на конце тела.

Опять скрежещущий рев, на этот раз гораздо громче. Тварь немедленно остановилась и вновь подняла клешни в своеобразном собственном варианте Стойки Чести.

Эта волна была больше. Роланд снова начал подтягиваться вверх по склону берега, и, когда он вытянул руки, клешнястая тварь метнулась со скоростью, которую ее предыдущие движения даже не позволяли заподозрить.

Стрелок ощутил в правой кисти слепящую вспышку боли, но думать об этом сейчас было некогда. Он отталкивался каблуками промокших сапог, цеплялся руками и ему удалось уйти от воды.

– Дид-э-чик? – вопросило чудовище, жалобно, словно говоря: «Неужели ты мне не поможешь? Разве ты не видишь, что я в отчаянном положении?», и Роланд увидел, как в зазубренном клюве твари исчезают куски указательного и среднего пальцев его правой руки. Тварь метнулась снова, и Роланд едва успел вскинуть руку, с которой капала кровь, чем спас остальные пальцы.

«Дум-э-чум? Дад-э-чам?»

Стрелок с трудом, шатаясь, поднялся на ноги. Тварь разорвала его мокрые джинсы, прорвала насквозь сапог, старая кожа которого была тонкой, но крепкой, как железо, и вырвала у него кусок мяса из нижней части икры.

Роланд правой рукой выхватил револьвер и осознал, что лишился двух пальцев из тех, что необходимы для выполнения этой старинной процедуры убийства, лишь тогда, когда револьвер с глухим стуком упал на песок.

Чудовище жадно метнулось к нему.

«Ну, нет, сволочь!» – взревел Роланд и ударил тварь ногой. Это было все равно, что пнуть каменную глыбу… да еще кусачую. Тварь оторвала у него носок правого сапога, оторвала большую часть большого пальца правой ноги, сорвала с ноги сапог.

Стрелок нагнулся, поднял револьвер, уронил его, выругался и в конце концов справился. Движение, которое некогда давалось так легко, что об этом даже не приходилось задумываться, теперь потребовало таких усилий и ловкости, как если бы Роланду пришлось жонглировать.

Тварь скорчилась на сапоге стрелка и рвала его, продолжая задавать свои путаные вопросы. К берегу катилась волна, клок пены на ее гребне в кружевном свете месяца казался бледным и мертвым. Омароподобное чудовище перестало трудиться над сапогом и подняло клешни в позе боксера.

Роланд левой рукой вытащил револьвер и трижды нажал спуск. Щелк, щелк, щелк.

Теперь с патронами было все ясно, во всяком случае, с теми, что в барабанах.

Он убрал левый револьвер в кобуру. Чтобы убрать правый, ему пришлось левой рукой повернуть его стволом вниз и дать ему упасть на место. Потертые рукоятки из железного дерева были скользкими от крови; пятна крови покрыли кобуру и старые джинсы, к которым кобура была привязана узким ремешком. Кровь лилась из обрубков, которые совсем недавно были его пальцами.

В изуродованной правой ступне у него еще не прошло онемение, и поэтому она пока еще не начала болеть, но в правой кисти словно бушевал огонь. Призраки пальцев, таких талантливых и натренированных, сейчас уже разлагавшихся в пищеварительных соках кишок этой твари, вопили, что они еще здесь, что их сжигает пламя.

Стрелок отстраненно подумал: «Я предвижу серьезные проблемы».

Волна отступила. Чудовище опустило клешни, прорвало в сапоге стрелка еще одну дыру, после чего решило, что владелец этого куска кожи, который он каким-то образом сбросил, был куда вкуснее.

«Дум-э-чум?» – спросило оно и суетливо, с ужасающей скоростью направилось к стрелку. Он стал отступать на онемевших ногах; он понял, что у твари, должно быть, есть какой-то разум: она подкралась к нему по берегу осторожно, может быть, издалека, не уверенная в том, что он такое и на что может быть способен. Если бы его не разбудила окатившая его волна, эта тварь, пока он был глубоко погружен в свой сон, объела бы ему лицо. Теперь она решила, что он не только вкусен, но и уязвим; легкая добыча.

Она была уже совсем рядом, тварь длиной в четыре фута, высотой в фут, тварь, весившая, пожалуй, фунтов семьдесят, и такая же маниакально плотоядная, как Давид, сокол, который был у него в детстве, – но без свойственных Давиду едва заметных проблесков верности.

Левый каблук стрелка задел камень, торчавший из песка; Роланд пошатнулся и чуть не упал.

«Дод-э-чок?» – спросила тварь, казалось, заботливо, и уставилась на стрелка покачивавшимися на стебельках глазами, а ее клешни потянулись к нему… но тут набежала волна, и клешни --">