Ю. К. Майерс - Орел/Решка

Эфраим обернулся и заметил дверь рядом. Подойдя поближе, он прочитал маленькую табличку наверху: «Морг». Вот где лежал мальчик, по словам врачей выглядевший как Эфраим. Он уже потянулся к ручке, но остановился. Он же не собирался туда идти, правда? Он оглянулся на пост сестры. Та больше не обращала на него никакого внимания.

Да и наверняка помещение было заперто. Но, когда он чуть повернул ручку, дверь открылась. Чтобы попасть внутрь, ушла бы от силы секунда.

Нет, Эфраим не собирался пробираться в больничный морг. При всем своем неуемном любопытстве туда он спускаться не хотел, а потому закрыл дверь и вернулся в приемную. Сел, положил мамину сумочку на соседнее сиденье. Туда же полетели чипсы и «Твинки».

Эфраим с хлопком открыл банку с содовой, и та с шипением облила всю правую штанину прежде, чем он успел отвести руку. Слишком сильно взболтал банку, пока бежал по коридору.

– Отлично, – пробормотал он. Темное мокрое пятно на джинсах быстро стало холодным и липким в прохладном от кондиционера воздухе. По крайней мере это не даст ему заснуть на какое-то время. Впереди была долгая ночь.

Глава 3

Утром мать Эфраима перевели из реанимации в палату на третьем этаже, расположенную в неприятном соседстве с отделением психиатрии в соседнем крыле.

Мама выглядела ужасно, как любой, кому всю ночь промывали желудок. Как человек, который почти умер. Занавески задвинули, чтобы не пропускать в палату свет утреннего солнца, и от люминесцентной лампы над кроватью больная лучше не выглядела. Ее кожа была землистого цвета, губы пересохли и потрескались. Она совсем не походила на его мать. У него горели глаза, но слез больше не было.

– Привет, – подойдя к кровати, Эфраим заметил на лице матери страх, но тот вскоре исчез, сменившись слабой улыбкой. Он наклонился и обнял маму, поразившись ее хрупкости. Пластиковая трубка змеилась от руки к капельнице, висевшей рядом с монитором.

– Это моя сумочка? Хорошо смотришься.

Он снял ремешок с плеча и положил сумочку на поднос рядом с больничной кроватью.

– О, слава богу, – сказала мама. – Умираю без сигареты.

– Не говори так, – попросил Эфраим. Мать кинула на него пронзительный взгляд. – Все равно здесь нельзя курить.

Он подтащил кресло ближе и сел, внезапно почувствовав, как сильно устал. Он совсем не спал.

Он хотел взять ее за руку. Хотел поговорить с ней, но она на него не смотрела. Впрочем, он все равно заговорил:

– Мам. Что произошло прошлой ночью?

Она покачала головой.

– Я думала… ну неважно, что я думала. Я ошибалась, – мать вытащила пластиковый пакет из сумки и положила на колени.

– Это не мое, – сказал Эфраим. – Просто ошиблись.

Он спокойно забрал у матери пакет и поставил его на столик у кровати.

– Я не умер. Совершенно точно.

Она рассмеялась.

– Конечно, нет.

– Но если бы умер… Боже, мама! Как ты могла сотворить с собой такое? – Он стиснул поручень кровати. – Мама, самоубийство? Ты серьезно?

– Прости, Эфраим. Не знаю, о чем я думала, – ее глаза наполнились слезами. – Дорогой, ты все, что у меня есть.

– Это моя вина, – сказал он. – Я должен был прийти домой раньше. Поздно ушел из школы. Я понятия не имел, что тебе придется пройти через такое.

Он попытался проглотить комок в горле.

– Из школы? – Прищурившись, мама оглядела комнату. – А который час?

Он не удивился бы, спроси она, а какой сегодня день.

Эфраим посмотрел на часы.

– Начало восьмого. Утра, – он взглянул на разбитые часы в пластиковом пакете.

– Молодой человек, а почему ты не в школе?

– Шутишь? Сегодня последний день. И ты в больнице.

– Ты никогда не пропускал школу, и я не хочу, чтобы начал сейчас. Эфраим, ты должен быть не здесь. Не хочу, чтобы ты видел меня такой.

Она смахнула слезы и слабо улыбнулась.

А как насчет того, когда он находил ее пьяной на кушетке перед телевизором? Или когда вынимал тлеющую сигарету из ее пальцев, чтобы та не подпалила всю квартиру?

Мать вытащила маленькое зеркальце и помаду. Посмотрела на отражение и тут же достала другие принадлежности для макияжа.

– Я останусь с тобой, – сказал он.

– Иди. Прямо сейчас ты больше ничего не можешь для меня сделать.

Он хотел бы, чтобы люди перестали так говорить. Разве он не помогал уже тем, что был здесь?

– Можешь вернуться днем, – сказала --">