Роман Ясюкевич - Глаз обезьяны

экономии на черешне?» — однажды съехидничал я, жестоко обидев друга.

Высвободившись из объятий, я поинтересовался:

— Проверял?

— Слегка, — увильнул от ответа Миха.

— Значит, честь стать первым почетным кроликом принадлежит мне?

— Влад, — пролепетал Миха. — Я думал, ты обрадуешься.

Внезапный переход от самодовольного беспардонного хамства до позы лишенного игрушки ребенка — еще один фирменный Мишкин номер. Не знаю, как на других, но на меня он действует всегда.

— Обрадовался, как же! — ворчал я, разуваясь и вставая босыми ногами на холодные медные пластины, смазанные токопроводящим гелем. Подготовил, зараза, знал, что уговорит. Отчего-то я сразу поверил Михе. Поверил, что он смог переделать программу; что сейчас он шарахнет меня микротоком, и ко мне вернутся «буйство глаз и половодье чувств».

— А представь, — бормотал Миха, шаманствуя с настройками, — сколько можно будет брать с разных там бизнесюков, утративших вкус к жизни? Ведь с годами мы все меньше получаем впечатлений извне и вынуждены восполнять их дефицит разными суррогатами: наркотиками, водкой, рефлексиями… Подстегивать свой эмоциональный обмен, если ты понимаешь, о чем я… Конечно, большинству этого и на дух не нужно. Зато для тех, кто хочет, но не может… Запускаю…

В следующее мгновение в мое тело, словно в отсиженную ногу, в которой возобновился ток крови, вонзились тысячи крохотных игл. Прошла минута, другая. Миха, не отрываясь, смотрел на меня. Как Дарвин на обезьяну, прямо у него на глазах превращающуюся в человека. Наконец, он поморщил лоб, почесал волосатую грудь в вырезе халата и то ли спросил, то ли предупредил:

— Поднимем уровень сигнала до максимума.

«Не надо, Миха», — хотел, выплюнув похожий на боксерскую капу электрод, попросить я, но не успел. Из подключенного к компьютеру диагностического прибора вдруг выплыла небольшая шаровая молния, покачалась недолго над столом и взорвалась. Напуганные вспышкой паркетные плашки приподнялись на тараканьих лапках и запоздало бросились врассыпную.

— Миха-а! — закричал я, избавившись, наконец, от капы.

Открывшийся под паркетом бетон, оказался вовсе не бетоном, а серой кисельной массой, в которую я тут же начал погружаться.

— Владик, ты меня слышишь? — Вопрос напомнил мне зов волка из «Ну, погоди!», и я хихикнул. — Ну ты и гад!

— Я же и еще и гад, — Я осознал себя лежащим на прокрустовой кушетке в Михином кабинете. — Мистер, отойдите. От вас плохо пахнет.

— Это «Кензо»! — оскорбился Миха, но послушно отступил на пару метров.

— Плохо значит — сильно. Из пригоршни поливался?

— Работает, — благоговейно прошептал Миха, — Влад, у тебя же хронический гайморит.

— Был, — ухмыльнулся я, усаживаясь. — Между прочим, с гайморитом лучше. Ты бы знал, какая отвратительная вонь в твоем кабинете…

— Сейчас форточку открою, — рванулся Миха.

— Погоди, я сам… Как непривычно. Со ступней словно срезали кожу, — охая и вздрагивая, будто по острым камням, а не по гладкому полу, недоверчиво косясь на паркетины, я подошел к окну.

— Русалочка, блин! — прокомментировал мои ужимки, немного оправившийся от испуга Миха.

За стеклом творилось нечто невообразимое. Даже не знаю, как описать. Ощущение такое, словно еще утром мое зрение было черно-белым, а сейчас его апгрейдили до цветного. Ужасно!

— Миха, а это пройдет? — спросил я, не в силах оторваться от разглядывания мира.

— Должно, — как-то неуверенно ответил доктор Швайбер и попросил, — Опиши впечатления, а?

— Описать?

— Только без мата.

— Тогда, слов нет. Сплошной садомазохизм. Как это объяснишь? — я прислушался к себе. — Ну, вот, например, я почему-то уверен, что стоит мне выйти на улицу, как я тут же найду ножик или кошелек.

— Какой ножик? — в голосе Михи отчетливо прозвучали профессиональные интонации.

— Обыкновенный, перочинный. Ты в детстве находил ножики?

— Ну-у, разумеется.

— А сейчас? Повзрослев?

Миха просиял:

— Ожидание чуда.

— Нет, — я скривился, — чудо — это другое. Скорее, радости… нет, даже не так… И это вовсе не ожидание. Это больше похоже на уверенность. То есть, я сейчас уверен, что в этот момент там, — я кивнул на окно, — по улицам ходят разные добрые и повсюду раскладывают перочинные ножики и кошельки специально для меня. Чтобы я их нашел, если вдруг захочется. Понятно?

— Смутно, — признался Миха.

--">