Ольга Николаевна Ларионова - Выбор

Почему же на это нельзя смотреть?

— Все это так — и не так. Конечно, донора можно рассматривать как контейнер с запчастями. На чужих мы так и смотрим, иначе мы не смогли бы работать. Но для тебя это — второй ты. Твой брат-близнец, выращенный, правда, искусственно, но из твоей плоти, то есть из твоих клеток и под диктовку твоей ДНК. Вот если бы я свел тебя в глиптотеку и показал набор разнокалиберных сердец, печенок и еще кое-чего жизненно важного, то ты просто пожал бы мне руку и ушел, вполне удовлетворенный уровнем современной медицины. И стал бы еще безрассуднее на своих испытаниях. Но если я покажу тебе это сердце и руки, эти глаза и селезенку — все скомпонованное в единое тело, твое собственное тело, — то я не поручусь за твою психику.

— Плохо же ты меня знаешь!

— Да уж как-нибудь! Понянчился.

— Полагаешь, что я свихнусь?

— Нет. Но ты не забудешь этого никогда в жизни. До самого последнего своего часа, когда будут исчерпаны все жизненные ресурсы и твоего собственного организма, и твоего персонального донора, и все арсеналы глиптотеки.

— Так… Будем считать, что мой душевный покой ты сберег. Но трудно поверить, что вас самих это не угнетает.

— Нет, Дан, не угнетает. Потому что доноры — не люди. Это неодушевленные препараты, если хочешь. Впрочем, нет, — каждый первокурсник мается перед первым своим сеансом в анатомичке, хотя там он имеет дело со свободным, то есть безоригинальным донором, хозяин которого сгинул где-нибудь на любезном твоему сердцу Марсе, где еще нет донорских клиник, или вообще в Пространстве, откуда можно просто не вернуться. Но ведь и триста лет назад первокурсников мучило то, что пропахшие формалином, не имеющие уже никакого отношения к истинно живой материи экспонаты анатомички — это бывшие люди…

— Ты все время хочешь внушить мне, что доноры — не бывшие, не настоящие и никогда не способные стать людьми объекты…

— Вот именно. Ни-ког-да.

— А ты намеренно не вспоминаешь об этих… объемных снимках пси-структур? Ведь это — единственное, чего не хватает донору, чтобы стать человеком. Вот сегодня с моего мозга сняли такой отпечаток — разве недостаточно наложить его на моего донора…

— Нет! И, кстати, сходи и переснимись — там брачок. Ни в коем случае не улетай, не переснявшись.

— Ладно, ладно, ты мне зубы не заговаривай. Мне уже внушали сегодня, что на каждом углу меня подстерегает глубочайшая амнезия — влезу ли я в переменное магнитное поле, или от информационной перегрузки, или методом Пирра, царя эпирского, — ночным горшком по голове… Так? И приволокут меня, бесчувственного, к тебе же в клинику, и достанут утренний снимок, где вся моя память по состоянию на одиннадцать часов пятнадцать минут сего дня, и наложат на мои бедные опустошенные извилины весь тщательно сбереженный запас моей информации… Так?

— Так. И даже с довеском в виде правил безопасности при работах на поверхности Марса, скажем, — такие вкладыши не противоречат врачебной этике. А действительно, не впечатать ли их тебе завтра, раз уж ты будешь в мнемокресле?

— Стоп, доктор Уэда! Все не так. Не отшучивайся. Ведь ты сейчас фактически признал, что я, вот этот самый «я» — не нужен! Он перестал быть ценностью, точкой приложения врачебной этики! Ведь у вас есть тело — донор, и дух — запись памяти. Зачем же вам ремонтировать меня, весьма поношенную биомашинку, с которой хлопот не оберешься, когда достаточно совместить то, что имеется в ваших кладовых, и готов новенький Дан Арсиньегас? Дух тот же, тело намного здоровее — врачебная этика должна быть «за», да еще и обеими руками. А может, вы уже так и делаете, а, эскулапы? Может, настоящий-то Арсиньегас уже валяется где-то в холодильной камере — на всякий случай?

Сидней устало пожевал губами — очень не хотелось признаваться в ограниченности своего могущества.

— Видишь ли, Дан, вся твоя тирада не имеет смысла, потому что мы не умеем этого делать… Ну да — совместить тело, а точнее — мозг донора с записью пси-структуры оригинала, то есть с памятью хозяина, до сих пор не удалось. Почему? Спроси что-нибудь полегче. Ведь мы не можем спасать пациентов, у которых необратимо поражен мозг. Переносим от донора все серое вещество — работа ювелирная, вживление полное, а как доходит до наложения на него памяти — тупик…

— Отмирание коры?

— Ну, с этим мы умеем бороться. Здесь другое. На общедоступном языке — квазилетаргия. Мозг донора никакими --">