Евгений Юрьевич Лукин , Любовь Александровна Лукина , Клиффорд Саймак , Эрик Фрэнк Рассел , Олег Сергеевич Корабельников , Юрий Сбитнев , Александр Константинович Тесленко - Час оборотня (сборник)

сидела на стуле, положив руки и голову на стол. Будто заснула. Когда до нее дотронулись, ее тело покачнулось и упало на пол. Пожалуй, даже не упало, а шурша опустилось. Словно сбросили со стула зеленоватое платье Гиаты.

Лежала она вверх лицом, и страшно было смотреть на ее морщинистое, высохшее тело.

Сухов-старший, осунувшийся, желтый, с черной траурной ленточкой на правом лацкане форменной куртки, тоже являлся членом комиссии.

— Вы были правы, — тихо сказал Платон Николаевич. — Необходимо было значительно раньше вмешаться…

Сухов ничего не ответил, остановился над телом Гиаты, достал из кармана камеру видеозаписи. Максим Чередай взволнованно бормотал себе что-то под нос.

Микола Сухов неторопливо фиксировал все, что казалось стоящим внимания. Перевел камерой панораму по стене, на которой действительно, как и рассказывал Антон, висело десятка два фантастических картин.

Анджей Фолькс и Григ Барбитуров самым тщательным образом обследовали ящики стола, иголочки, шкаф и с удивлением отметили, что среди химических реактивов преобладают соль, сахар, крахмал. Бесчисленное количество графиков на рабочем столе производили впечатление старательно выполненных, но совершенно случайных лекальных кривых, связанных между собой разве что законами орнаментовки.

Когда тело Гиаты взяли на руки, чтобы перенести в машину, казалось, что оно соткано из воздуха — таким легким оно было.

21

— Моя мама научилась читать мысли. Папа на работе,

а мы с мамой дома сидим, и она рассказывает мне, о

чем сейчас папа думает. Я тоже хочу так научиться.

— А мой папа пишет книгу о том, что контакты с

маргонами оказались удивительным катализатором

роста человеческих возможностей. Мама говорит, что

он и сам очень поумнел за последние годы.

В прошлом месяце Сухову исполнился сто один год. Эта симметрично выглядящая цифра, особенно если нуль вывести продолговатым, а единички сместить книзу, напоминала ему форму прежних «Роляров», скоростных патрульных машин.

Последнее время Микола Сухов ловил себя на том, что часто, сидя за столом в кабинете своей маленькой холостяцкой квартиры, непроизвольно вырисовывает на любом бумажном листке, а то и просто пальцем по запыленной темной полировке продолговатый бублик в обрамлении коротких единичек: память о ста и одном прожитых годах, о быстрых вездесущих «Ролярах», память о брате.

С каждым годом воспоминания одолевали Миколу Сухова и казнили немым укором… Будто приходил брат и долго молча смотрел ему прямо в глаза, без осуждения и даже без просьбы о помощи, но с такой тоской во взгляде, которую никто и никогда не в силах развеять. На брате серый строгий костюм. Антон почти всегда ходил в серых костюмах. Светло-желтая сорочка. Казалось, он сейчас скажет: «А ты мог мне помочь. Я твой брат. Я понял бы тебя правильно. Но теперь уже поздно, Микола. Вот разве что напишешь обо всем, что случилось. Можно даже домыслить то, чего никогда не было, но могло произойти.» Академику Сухову кажется, что брату хочется сказать именно эти слова, и еще ему хотелось бы услышать: «Я понимаю тебя, Микола, и не сержусь, не обижаюсь… Просто все так нелепо сложилось…»

Но брат молчит, его фигура меркнет, расплывается, словно краски при закате солнца.

1

По Фаренгейту.

(обратно)

2

Домовой (англ.).

(обратно)
--">