Виктор Алексеевич Гончаров - Под солнцем тропиков. Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том V

через малыша
Дой-ну распространил новые обычаи среди ребят всего племени — этот белый мальчик рассказывал ребятам (я ему
верю), что бороться надо не единолично, а скопом, не одним черным, но вместе с белыми, с той их половиной, что
угнетена, и тогда (я верю ему и своим годам) будет хорошо,
и мы скоро перестанем ползать. Мы будем летать. Мы, старики, отправили ходоков к тем белым, что называются коммунистами, и мы будем отныне бороться вместе с ними,
рука об руку. Вот это я тебе сказал, а теперь мы отдадим
тебя одетым в красно-синее, чтобы нас не преследовали за
твои самочинные поступки. Мы тебя очень жалеем...
По знаку старца колыхнулись папоротники, и десяток
рослых крепких парней окружил анархиста. Он стоял шатаясь...
Размахивая пальмовыми ветвями, из кустов на открытое место вышли два старика. Полицейские, знакомые с обычаями диких, с любопытством пошли им навстречу. Их
было четверо вместе с шофером; пятый, летчик, в нерешительности стоял между автомобилем и самолетом. Но ко253

гда десять чернокожих охотников вслед за стариками вывели страшного преступника, легендарного Бамбар-биу, и
летчик присоединился к группе полицейских.
Снова заговорил главарь Урабунна:
— Белые люди. Мы не хотим враждовать с вами. Вот
вам Бамбар-биу, которого мы не хотим укрывать у себя, мы
его любим, но мы выдаем его вам, чтобы спасти народ от
наказаний.
Один из полицейских вынул блестящие стальные наручники, видимо, приготовленные специально для гиганта, — так они были массивны. Вытянув руки вперед, словно
в столбняке, с неподвижными глазами, Бамбар-биу покорно пошел навстречу неволе.
Но едва холодная сталь коснулась его руки, вздрогнув,
он проснулся. Это горячее солнце, эту яркую зелень, эти
дикие скалы — жизнь! жизнь! — променять на вонючий каземат, на холод могилы, на посмертное ничто, — нет! нет!..
Он смахнул с земли трех полицейских, пинком бросил в
кусты четвертого, смял авиатора ураганным толчком, разбросал кольцо чернокожих и, вырвавшись на простор, пулей свистнул к аэроплану...
Поднявшись и отряхнувшись, полицейские схватились
за оружие, но тут Петька, у которого сердце ходило свинцовым подвеском, молниями взрыл перед ними камень и
песок в смерч раскаленной пыли. Слепящий и сжигающий
занавес взвился между беглецом и преследователями. Десять
«красных головок» израсходовал Петька на то, чтобы гигант завел мотор, разогнался — долго и тяжело разгонялся
по песку — и с торжествующим гудом оторвался от земли...
— Крути рычажок, — сказал Петька Джону, стараясь
быть спокойным и ликование глаз гася суровостью, — у ящика я открутил: сам оторвется.
Три бескрылые птицы гуськом снялись с утеса и вспарили над толпой — растерянной, ошеломленной, одураченной.
Высоко в поднебесьи, куда пуле дорога заказана, пионеры прекратили подъем и дождались четвертой птицы —
крылатой.
254

Бамбар-биу, поднявшись над ними, выключил мотор и,
планируя рядом, прокричал:
— Спасибо, Петух!.. Ты спас жизнь н о в о о б р а щ е нн о м у... Встретимся на арене мировой...
Мотор загудел, и самолет резко взял на север, в дебри
тропических джунглей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петька подтянул к себе безмоторный ялик Джона. За
Джоном потянулся ящик. С минуту пионеры хлопали безмолвно веками, уставившись друг на друга.
— Ну? — спросил Джон.
— Вот-те и ну! — отвечал Петька.
— Образумился чудак?
— Похоже на то.
Еще промолчали минуту, что-то трогательное желая
высказать. Потом Петька со вздохом:
— Я, пожалуй, вскрою ящик.
— Вскрывай, — отвечал Джон, тоже вздохнув.
Петька отвернул шурупы, снял крышку. В ящике, упакованные в газеты двухнедельной свежести, находились аккумуляторы и новый мотор с пропеллером. Дальше — в ситцевом платочке (по черному полю — незабудочки) пирамидкой сложены были сдобные лепешки на сале и под ними, просаленные, лежали два письма.
П е р в о е п и с ь м о.
«Должен тебя информировать, мальчик, что бабка твоя
без тебя окончательно взбесилась (извините, конечно, за
выражение). Как меня завидит, хапает здоровенную кочергу и через весь пустырь — словно жеребенок-стригунок.
Кочерга безусловно про меня. Очень непристойно выходит, потому как в последний раз били меня 20 годов назад,
когда я попу в церкви чорта бумажного прицепил на рясу.
255

А бабке твоей ничего не цеплял, и ты, пожалуйста, прилетай немедля, как у меня есть для тебя --">