Олег Сергеевич Корабельников - Встань и лети (Воля летать)

понимающе кивнул и вышел из кабинета, зачем-то повернув ключ с той стороны.

«Бред, — перевел мысленно Николай, — он сказал — бред. Вот оно что. Ну конечно, он принимает меня за больного…»

— Посчитайте мне пульс, — попросил он. — Пожалуйста, посчитайте мне пульс.

Профессор взял его за руку и, глядя на часы, сказал:

— Восемьдесят.

Николай приказал сердцу биться реже, потом еще реже.

— А теперь?

— Сорок шесть, — медленно произнес профессор.

— Ну вот, видите. Я не придумываю. Я умею управлять сердцем. А хотите, я вспотею, сильно…

Он заставил свои потовые железы работать во всю силу. Со лба закапал пот. Рубашка сразу промокла.

— А теперь высушу, и тоже быстро. Смотрите внимательнее.

— Вы занимались гимнастикой йогов? — немного погодя спросил профессор. — Они умеют делать такие фокусы. Но для этого нужны годы и крепкое здоровье.

— Йоги совершенствуют только свой организм, и их умение умирает вместе с ними. Я не фаталист, но я убежден, что эта опухоль уже была запрограммирована во мне еще до моего рождения. И вы понимаете, что это значит? А то, что я передам свои свойства по наследству. Это же скачок в эволюции!

Профессор походил по кабинету, от двери до окна.

— Хорошо, — сказал он, — я подумаю об этом. Сейчас придет мой коллега и мы вместе обсудим.

— Он пошел за психиатром, профессор. Так ведь? Ну хорошо, через неделю я прилечу к вам без ковра-самолета и ступы с метлой. Я влечу к вам в это окно, и вы сами увидите, что я научился летать. Тогда вы поверите?

— Ну конечно, конечно. Я поверю вам, я и сейчас верю.

Но по улыбке его и по интонации Николай понял, что он совсем не верит ему, что слишком глубока в нем убежденность в том, что все ненормальное это болезнь, и винить, в общем-то, его было не в чем.

Повернулся ключ в замке, и в кабинет зашли трое парней. Позади них стоял человек в очках.

— Ну вот, — сказал Николай, — и психиатр пришел.

Оценил на глаз расстояние до окна, в два прыжка преодолел эти метры, вспрыгнул на подоконник и, не дав никому опомниться, оттолкнулся от карниза. Уроки, полученные во сне, не прошли даром. Запульсировало в животе, его встряхнуло, как на ухабе, и, медленно спланировав с высоты третьего этажа, он опустился на газон.

— Ну, что сказали врачи? — сразу же спросила Дина.

— Что я совершенно здоров. Они извинились за ошибку в диагнозе и очень рады за меня… Нет, в самом деле, Динка, я здоров, и никакой опухоли у меня нет.

Дина опустилась на стул, и по ее растерянному лицу можно было понять, что она и сама не знает, плакать ей или смеяться. Но потом все-таки сделала выбор и заплакала.

— Я не хотела говорить тебе, я и в самом деле думала, что ты умрешь. Прости меня за это. Но я заботилась о тебе не из-за жалости. Я люблю тебя.

— Странно, что мы никогда не говорили об этом. Ах ты, вольная птица.

Он погладил ее по голове. Волосы ее падали на глаза, и он не видел их, а это было очень важно. Видеть ее глаза.

— Я хотела, чтобы после тебя остались не только эти картины. Сейчас, наверное, можно сказать.

— Можешь и не говорить. Я буду учить его летать. Хотя, кто знает, может, он будет уметь делать это с рождения. То-то хлопот тебе будет…

И он рассмеялся, поднял ее на руки и, мягко оторвавшись от пола, поднялся к потолку. Звякнула люстра.

--">