Леон Грок - Две тысячи лет под водой

«кожаный король»…

Тогда-то я и прозрел! Не пойму, как случилось, что я не сразу вспомнил фамилию Риккарди. Видимо, меня сбило с толку имя «Жером-Наполеон» — его редко упоминали, когда говорили об этом странном человеке.

В одну секунду я припомнил все, что слышал о нем.

Во время последней войны Риккарди поставлял армиям союзников сапоги, ботинки, ремни, портупеи и прочие кожаные составляющие обмундирования. Иные злые языки даже уточняли: «поставлял обеим воюющим сторонам». Но никто и никогда ничего не мог доказать, а после того, как я близко познакомился с Риккарди, я могу смело заверить, что все это чистейшая клевета.

Так или иначе, Риккарди и в самом деле был миллиардером или, точнее говоря, одним из тех обладателей громадных состояний, которые и сами не помнят, сколько у них денег. Происхождения он был достаточно скромного и, надо сказать, несколько кичился своим колоссальным богатством, достойным «Тысячи и одной ночи». Его эксцентричные выходки, порожденные непомерной гордыней и непобедимым упрямством, часто давали пищу парижской хронике. В его характере парадоксально и удивительно сливались самые противоречивые черты — королевское стремление повелевать и всегда, даже вопреки доводам разума, верить в свою правоту, щедрость набоба и добросердечие сочувствующего ближним филантропа.

Незадолго до нашей встречи ему вдруг вздумалось разбить в центре Парижа собственный огромный сад. За солидное количество миллионов он тут же купил несколько домов и немедленно обрек их на снос. Затем до него внезапно дошло, что изгнанным из этих домов людям пришлось нелегко, хоть они и получили щедрую компенсацию за ущерб, и что они фактически лишились крова — и он построил в пригороде целый квартал хорошеньких особнячков, которые совершенно бесплатно предложил изгнанникам…

Таков был человек, стоявший передо мной.

Нетрудно понять, что я сгорал от любопытства. Чем вызван этот неожиданный визит?

По моему виду Риккарди догадался, что я наконец узнал его, и продолжал более вежливым тоном:

— Меня направил к вам мой старый друг Мартен-Дюпон. Он очень хорошо о вас отзывался.

— Мартен-Дюпон, видный филолог? — переспросил я с удивлением. Что общего могло быть между такими разными людьми — кожаным королем и выдающимся ученым, и почему он называл Мартен-Дюпона своим «старым другом»?

Как видно, это наивное удивление отразилось на моем лице, так как Риккарди сопроводил свой ответ легкой иронической улыбкой:

— Он самый… Мы учились читать за одной школьной партой. Эх, давно это было! Мы избрали в жизни разные пути, но детская дружба осталась нерушимой… Однако перейду к тому, что привело меня сюда. Мне нужен доверенный секретарь, мое второе «я», который должен повсюду сопровождать меня и которому я мог бы поручить все мои личные дела. Что касается промышленных и денежных вопросов, людей у меня достаточно. Мне просто нужен сообразительный, расторопный секретарь, умеющий писать без ошибок — сам я за неимением времени так и не научился. Сегодня, обедая с Мартен-Дюпоном, я спросил, не знает ли он подходящего молодого человека. Он назвал вас. Я привык сразу выполнять задуманное и потому, не откладывая, пришел за вами.

— Но… — возразил было я.

Я был немного ошеломлен этим свалившимся на меня предложением. Я хотел сказать Риккарди, что люблю свою профессию, не желаю ее менять и не испытываю особой склонности к работе, которую он мне предлагал или, говоря откровенно, навязывал.

Риккарди не дал мне договорить.

— Я вас понимаю. Вы хотите знать условия.

И он назвал сумму.

Втрое большую, чем я зарабатывал в «Гран Квотидьен».

В моей обороне была пробита ощутимая брешь… Но я все еще не сдавался.

— Позвольте мне подумать… — произнес я.

— Так и быть! — отозвался Риккарди.

И, поглядев на часы, спокойно сказал:

— Вы дадите мне ответ через четверть часа. Если, как я надеюсь, вы согласитесь, я найду вашего редактора, извинюсь за то, что забираю вас к себе — кстати, обещаю, что он вас простит — и сегодня же вечером дам вам небольшое и довольно оригинальное поручение.

Его прямота и быстрота решений подкупили меня. Предложение определенно было соблазнительным, и я воскликнул:

— За дело! Прочь ненужные --">