Рэй Дуглас Брэдбери - Странница

— Да.

— Мне показалось, я чувствую, как ты смотришь моими глазами, — кивнула Мать.

Сеси доела и поднялась в комнату, где спала. Она сложила одеяла и чистые прохладные простыни, потом улеглась поверх покрывала, закрыла глаза, пристроила свои тонкие белые пальцы на своей маленькой грудке, опёрлась изящной, изысканно выточенной головкой на пышный узел каштановых волос.

Она отправилась в Странствие.

Её ум выскользнул из комнаты, пролетел над цветочными клумбами во дворе, над полями, зеленеющими холмами, над старыми дремлющими улочками Меллинтауна, оставив позади провал оврага, смешался с потоками ветра. Весь день она будет носиться туда и сюда. Её ум втиснется в собак, задержится там, и она ощутит, что чувствует ощетинившийся пёс, попробует сочной косточки, принюхается к густому запаху мочи у оснований стволов деревьев. Она будет слышать, как слышит собака. Начисто позабудет человеческое восприятие. Она войдёт в собачий скелет. Это больше, чем телепатия, здесь как бы вылетаешь в один дымоход, а втягиваешься в совсем другой. Это полное перемещение из среды, окружающей тело, в среду другого. Это проникновение внутрь собак, обнюхивающих деревья, внутрь людей, старых дев, птиц, детей, играющих в классы, любовников на утренней постели, рабочих, потеющих с лопатой в руках, внутрь не отягчённых фантазией розоватых мозгов неродившихся детишек.

Куда ей направиться сегодня? Она приняла решение и тронулась в путь! Когда мгновение спустя её Мать на цыпочках подошла и заглянула в комнату, она увидела тело Сеси на постели, её грудь неподвижна, лицо спокойно. Сеси уже нету. Мать кивнула головой и улыбнулась.

Утро прошло. Леонард, Байон и Сэм ушли на работу, Лаура и сестра-маникюрша тоже, а Тимоти был препровождён в школу. Дом затих. В полуденный час единственным звуком была песенка, распеваемая игравшими на заднем дворе тремя младшими кузинами Сеси Эллиот. В доме всегда кишмя кишело какими-то кузинами или кузенами, дядьями или двоюродными племянниками и бодрствующими по ночам племянницами — они появлялись и пропадали, как вытекает в водопроводную трубу вода из крана.

Кузины бросили играть, когда высокий громкоголосый человек сильно постучал во входную дверь и, когда Мать отозвалась, направился прямиком в дом.

— Это же дядя Джон! — воскликнула, переводя дыхание, самая маленькая девочка.

— Тот, которого мы не любим? — спросила вторая.

— Что ему нужно? — крикнула третья — Какой он злющий!

— Это мы злы на него, а не он, — пояснила с гордостью вторая, — за то, что он опозорил Семейство шестьдесят лет назад, а потом семьдесят лет назад и ещё двадцать лет назад.

— Послушайте! — они прислушались. — Он побежал наверх.

— Кажется, плачет.

— А разве взрослые плачут?

— Ещё как, дурочка.

— Он в комнате Сеси! Орёт. Гогочет. Молится. Ревёт.

Самая младшая сама расплакалась. Она бросилась к двери в подвал:

— Проснитесь! Вы, там, внизу, проснитесь! Вы, в сундуках! Здесь дядя Джон, и у него, наверное, кедровая палочка! Я не хочу кедровой палочки в грудь! Проснитесь!

— Ш-ш-ш, — цыкнула старшая. — Нет у него никакой палочки! И вообще разве можно будить тех, кто в сундуке. Слушайте, вы!

Они задрали головы вверх и с блестящими глазами принялись ждать.

— Отойди от кровати! — крикнула Мать с порога комнаты.

Дядя Джон склонился над дремлющей формой Сеси. Губы его покривились. В зелёных глазах маячили отчаяние, обречённость, бешенство.

— Что, я совсем поздно? — хрипло всхлипывая, закричал он. — Она ушла?

— Давным-давно! — отрезала Мать. — Ты что, ослеп? И может не вернуться много дней. Бывает, лежит так целую неделю. Мне не нужно кормить тело, оно кормится с теми, в кого или во что вселяется. Отойди от неё!

Дядя Джон напрягся, надавил на пружины.

— Чего же она не подождала? — потребовал он, вперившись в неё безумными глазами, снова и снова пытаясь нащупать её остановившийся пульс.

— Ты же слышал меня! — Мать резко шагнула вперёд. — Её нельзя трогать. Её нужно оставить как есть. Чтобы, придя домой, она смогла вернуться в своё тело именно в этом положении.

Дядя Джон повернул голову. Его длинное, грубое, красное лицо было покрыто оспинками и ничего не выражало, вокруг усталых глаз залегли глубокие чёрные борозды.

— Куда бы она могла отправиться? Я просто должен её найти.

Мать произнесла, словно дала пощёчину:

— Почём мне знать. У неё есть любимые --">