Агоп Мелконян - Via Dolorosa

мироздание понимается ими как нечто завершенное, раз и навсегда застывшее. Оно существует помимо нас, остается только разобраться в нем. И только один рискнул пойти от обратного — Эйнштейн. В одном из своих писем он писал: «Хочу понять, таким бы ли я создал мир, если бы был богом». А в другом месте признавался: «Меня интересует, был ли у бога выбор?» Это далеко не праздные вопросы, Эмиль, значение их огромно, но они неразрешимы.

Он снова доливает свой бокал, чтобы поддержать свою отвагу.

— Или возьмем, например, время. Если бы бог и вправду существовал, неужели он удовольствовался бы только одним измерением времени? Да простит меня демиург, но ведь это же глупость! Приковать цепями все сущее к одной оси времени, лишить нас возможности возвращаться в прошлое, заставить шагать только вперед, в неизвестность, не позволить ни на минуту наведаться в день вчерашний… А кто из нас не мечтал вернуться назад? Разве не это самая сильная мечта человека?

Он говорит медленно, растягивая слова, но я не совсем понимаю, к чему он клонит.

— Взгляни-ка вот на эту штуку. Это обыкновенные часы с маятником. Что отмеряет маятник? Думаешь, время? Ничего подобного, Эмиль! Он просто отмеряет свой собственный шаг. Что общего это имеет со временем? С моим временем? С моей жизнью, моими воспоминаниями, моим ожиданием?

— Каким ожиданием? — спрашиваю я.

— Ожиданием пробуждения. Ожиданием прихода того дня. Видишь ли, я жду, когда наступит тридцатое октября, до этого срока я мертв.

— Я не понимаю, о чем ты, Дарк?

— Что ж тут непонятного? Впадаю в анабиоз. В алкогольную летаргию. До тридцатого октября, до их прихода.

— Чьего прихода?

Он вздрагивает. От выпитого, он с трудом держится на ногах.

— Кукол. Моих кукол. Они явятся на наше скорбное представление.

Теперь я могу молчать. Теперь он выложит все без наводящих вопросов.

Но сначала он наливает себе. Пьет с каким-то непонятным ожесточением, словно мстит кому-то.

— Да, тридцатого октября. Я уже послал заявку. Приедут техники, приволокут с собой два ящика утехи, разбросают их содержимое по полу. Конечно, с их стороны это жестоко — затевать монтаж на моих глазах. Но питания в батареях хватает только на десять дней, поэтому и приходится монтировать их на месте.

— Кого монтировать? — я все же не могу удержаться от вопроса.

— Их. Жену и сынишку. Мою жену и моего сынишку, — задумчиво повторяет он. — Они собирают их у меня на глазах, это ужасное зрелище.

Он встает, вернее, пытается подняться, но, покачнувшись, едва не валится с ног. Я хочу ему помочь, но он отталкивает мою руку.

— Все это повторяется, как в какой-то ловушке, подстроенной нам временем. Мы прощаемся как нормальные люди. Я целую мальчика, стараясь не разбудить. Потом целую ее. Я очень люблю ее, Эмиль. Люблю каждый год. А потом их находят в пропасти.

Он снова прилипает к окну и начинает всматриваться в дорогу.

— Так произошло и тогда, когда они еще были настоящими. С тех пор это просто повторяется. Я делаю заявку, техники привозят их, собирают у меня на глазах… Десять дней жизни, целых десять дней! Я осторожно целую ребенка, никогда не бужу его. Потом ее. Я очень люблю ее, Эмиль. Каждый год люблю. А потом их находят в пропасти.

— Нет! — кричу я. — Ведь с ними Лиза!

— Ничего не поделаешь, мой мальчик. А Лиза… Что ж, она говорила, что любит страшные сказки…

— Ты чудовище, Дарк!

— Ничего не поделаешь. Всё повторяется. Время стягивает петлю на нашем сердце. Стягивает все крепче, пока не задушит. Постепенно к этому привыкаешь. Да, уверяю тебя — постепенно к этому привыкаешь. Впрочем, может, я и не прав. Пожалуй, я не прав.

— Но Лиза моя жена!

— Она и останется твоей женой. Целых десять дней. Я дам тебе номер телефона, по которому нужно делать заказ. Паршиво только, что их монтируют прямо у тебя на глазах. Это жестоко. Но что поделаешь, раз питания в батареях хватает только на десять дней…

Примечания

1

В книге «Дорога Христа и Голгофу.», но скорей всего «на Голгофу». (Прим. N. N.)

(обратно)
--">