Франсуа Баранже - Спаситель мира

мере, на этот раз Льето сделал над собой усилие и пристроился рядом с братом.

Когда впереди замаячила контрольная башня, вокруг уже собралась внушительная толпа. Десятки тысяч мужчин и женщин сгрудились у подножия пика, расположенного сорока метрами выше, а со всех сторон прибывали все новые и новые. Офицеры, сидевшие в висящих гондолах, как в тренировочных куполах, надрывали горло, пытаясь привнести в этот человеческий прилив подобие организованности.

Места у подножия пика было вполне достаточно, чтобы вместить всю армию крестоносцев. Тем не менее Танкред подумал, что со стороны Урбана IX было бы более мудро не тянуть и дальше со своей молитвой. Жара уже стояла невыносимая, но это лишь цветочки по сравнению с тем, что будет в полдень. В это время никто не сможет оставаться на солнце больше двадцати минут, не потеряв сознания.

Льето подошел к Танкреду и указал пальцем на солдат:

– Посмотри-ка туда, разве это не охрана базовых башен?

И действительно, Танкред увидел людей в легких боевых доспехах с фиолетово-оранжевыми погонами.

– Ты прав, черт побери, – кивнул Танкред с неодобрительной гримасой. – Речь папы – слишком большой соблазн, и наверняка здесь куча солдат, которые покинули свои посты, хотя и не имели права. Пойду-ка скажу им пару ласковых.

Льето удержал его, положив руку на плечо:

– Если хочешь меня послушать, не лезь в это дело. Они тебе не подчиняются, начнется скандал. К тому же за три недели никто не видел и тени атамида, вряд ли уж так не повезет, что они кинутся в атаку как раз, когда…

Конца фразы Танкред не расслышал; над толпой раздался оглушительный крик. Подняв глаза, он увидел, что на вершине появился Петр Пустынник.

Его вид, пусть даже издалека, всколыхнул в Танкреде болезненные воспоминания. После трагического заседания Совета крестоносцев, где на него наложили столь суровую кару, он ни разу не оказывался в присутствии Praetor peregrini. Хотя, как ни странно, после посадки тот вообще почти не появлялся на публике, Танкред отметил, что духовный вождь по-прежнему оказывает гипнотизирующее воздействие на толпу, одним своим появлением вызывая мощный взрыв энтузиазма. Властным жестом Петр заставил приветственные возгласы стихнуть.

Когда воцарилась тишина, он обвел войска долгим пристальным взглядом, раскинул руки и торжественно провозгласил:

– Milites Christi! Отец Новой христианской империи, воскресивший Dominium Mundi, и суверен Римской католической апостольской церкви, его святейшество папа Урбан Девятый!

Над толпой блеснула вспышка, и появилось изображение старика в простой белой шапочке, сидящего в кресле и скромно облаченного в cappa magna^[1], алые складки которого спускались ему до пят.

Перед эспланадой парила созданная мощным голографическим проектором штаб-квартиры и передаваемая из пункта связи, расположенного над Петром, огромная проекция. Извлечь пресловутый проектор ISM-3n из зала главного командования было невозможно, поэтому искаженная передачей на пункт связи картинка казалась тусклой, плоской и даже как будто прозрачной. Танкред подумал, что если атамиды шпионят издалека, то сейчас они, должно быть, недоумевают, что́ за тридцатиметровый призрак появился над их завоевателями.

Своим легендарным певучим голосом папа начал речь, благословляя Новый Иерусалим.

* * *

– Сейчас самое время! – крикнул Паскаль, ворвавшись в мастерскую и едва переводя дух.

Я так сильно вздрогнул, что выпустил из рук блок сервера, над которым трудился, и тот разбился об пол.

– Северный подъемник остался практически без наблюдения, они все сбежали слушать папу!

– Твою ж мать! – выговорил я неожиданно писклявым голосом, так сильно забилось вдруг сердце.

Вот и настал тот долгожданный и пугающий момент, когда нам придется попытать счастья перед лицом судьбы. Стоит мне дать сигнал к началу операции, и отступать будет некуда, придется идти до конца любой ценой.

К тому моменту, когда почти месяц назад мы высадились вместе с остальными войсками, Сеть уже три недели тщательно готовила эту операцию. На самом деле спусковым крючком послужил разрыв с Танкредом.

Случившаяся с ним внезапная перемена вогнала меня в жуткую ярость. Я не мог понять, что должно было произойти в его голове, чтобы простое разжалование и лишение каких-то знаков отличия вызвало такой переворот. Когда он начал пудрить мне мозги своей историей с добрым христианином, которого коснулась благодать, мне --">