Фрэнк Ридли - Зеленая машина

сравнительно небольшим, весьма отличным от земного солнца, победно пылающего на фоне мягкой синевы.

От этих размышлений я перешел к обдумыванию своего настоящего, весьма ненадежного положения и неведомого будущего. Надо было действовать. Прежде всего, я облекся в свой костюм, сел на машину и докончил провизию, от которой сохранились только жалкие остатки. Передо мной стояла дилемма: либо пан — либо пропал, или я найду себе пищу — или погибну. Корабли сожжены. Я решил лететь на небольшой высоте от поверхности Марса, опускаясь на планету каждые четыре часа; полет должен быть медленным, чтобы ничто не могло ускользнуть от моего наблюдения. Весь день я летел низко над песками, и характер местности оставался неизменным: все та же однообразная унылая пустыня. С наступлением темноты я снова опустился на пески. Я был очень голоден, но делать было нечего — приходилось терпеть. Прежде, чем лечь спать, я взглянул на темнеющее небо, и в вечернем освещении, после зловещего дневного сияния, оно показалось мне спокойным и кротким.

В пустыне царило гробовое молчание: ни звука, ни дыхания. На темном багрянце неба мерцали мириады звезд. Одни из них были моими старыми знакомыми, другие же чужды мне и неведомы. Я заметил несколько звезд, обычно видимых у нас в северных широтах: Орион, Арктур, Сириус, Альдебаран — все были налицо. Однако не было видно ни Большой Медведицы, ни Плеяд. Зато светили некоторые звезды, видимые на Земле только к югу от экватора. Южный Крест горел во всем своем великолепии. Спокойный и величавый, среди мерцающих звезд плыл Юпитер. Я начал искать вечернюю звезду — Венеру, но не смог найти. Наконец, мне показалось, что я ее разыскал: в северной части неба появилось крупное светило, затмившее своим блеском бесчисленные рои звезд. Однако беглые вычисления доказали мне, что это не могла быть Венера. Вынув из кармана зрительную трубку с мощными стеклами, я принялся наблюдать яркую звезду. Мое любопытство все возрастало. Я весь дрожал от волнения. Эта ослепительная планета — наша Земля. Планета была, конечно, слишком удалена, чтобы я мог рассмотреть ее отличительные черты, но вблизи нее я заметил световую точку. У этой планеты был только один спутник. Сомнения отпадали — это была Земля.

Сняв шляпу, я низко поклонился своей матери Земле. Я — самый отважный и, дерзко сказать, самый удачливый из всех мировых путешественников, исследователей неведомых областей — поклялся охранять честь нашей старой планеты в этом чуждом суровом мире. В порыве неожиданной гордости и самоупоения я схватил пригоршню песку и бросил ее вверх по направлению к далекой Земле. Вероятно, даже Вильгельм Завоеватель, вступая на почву Англии, не испытывал такого удовлетворения и торжества.

Видимая с Марса, наша Земля представлялась обыкновенной звездой первой величины. По ее спокойному сиянию нельзя было догадаться, что она является очагом бесчисленных драм, горнилом разрушительных страстей. Находясь на Марсе, воспринимаешь мир со строго научной точки зрения. Здесь ты не считаешь родимую планету средоточием Вселенной. Земля представляется отсюда заурядным произведением вечно творящей природы.

Из всех людей Земли один я получил привилегию наблюдать совсем иную сферу творчества природы. Интересно знать: что произвела природа на Марсе — людей или чудовищ? Если здесь имеются люди, то что они собой представляют? Каковы бы ни были марсиане, меня они чрезвычайно интересовали. Даже гибель от Минотавра представлялась менее ужасной, чем грозившая мне медленная голодная смерть.

«Во всяком случае, — думал я, — недолго осталось мне жить. Однако короткая блестящая жизнь куда предпочтительнее долгому монотонному прозябанию в нужде и бесплодных желаниях. Жизнь исследователя, смелого путешественника, несмотря на сопряженные с нею смертельные опасности и лишения, без сомнения, лучше косной рутинной жизни всеми уважаемого буржуа».

При свете звезд марсианские пустыни имели достаточно фантастический вид, и смешно было думать, что как раз в этот час служащие королевской биржи спешат с работы домой.

Чтобы обмануть голод, начинавший терзать меня, я вообразил, что нахожусь в своем любимом ресторане на Чип-сайде. Я вспомнил кофе, которым славится это заведение, и приятное воспоминание быстро нагнало на меня сон. Погружаясь в объятия Морфея, я подумал, что ни один арабский калиф или персидский шах не наслаждался таким дивным --">