Лев Вениаминович Никулин - Тайна сейфа

четырехугольном кожаном конверте он дал Корну бумаги, относящиеся к номеру 2414, и ключ.

– Я приду завтра.

Старик шумно захлопнул крышку бюро.

– Завтра и послезавтра – праздник. Рождество.

– Тогда, чтобы не терять времени, я возьму собой бумаги.

– Если профессору угодно…

Корн вернулся и, несколько торопясь, открыл ящик.

Рукописи из стального ящика вернулись в красный сафьяновый портфель.

Некоторые полагают, что романтическая натура находится в прямом несоответствии с карьерой археолога и соискателя ученой степени. Во всяком случае, это мнение большинства, а так как на принципе приоритета большинства построен ряд человеческих отношений, мы наблюдаем медленное продвижение Густава Корна по пути к признанию и славе. Ему тридцать два года. Он сын рижского лесопромышленника, который затеял весьма крупную коммерческую операцию в июле 1914 года. Как известно, 18 июля 1914 года произошло некоторое событие, сильно помешавшее вывозу леса из России в Германию и превратившее рижского лесопромышленника Карла Корна сначала в банкрота, а спустя месяц в ссыльного в Ташкенте. Густав Корн, как принято в хороших немецких семьях, получал образование в Германии и, против обычая, не в академии коммерческих наук. Археологические изыскания Густава Корна были самым уязвимым местом его весьма положительного папаши, но надо же кому-нибудь заниматься археологией и, в конце концов, в будущем карьера ученого, академика и тайного советника ничуть не хуже карьеры коммерции советника и лесопромышленника. К настоящему горю Карла Корна, сын его в двадцать лет, если и тяготел к подземельям, то, главным образом, к таким, которые превращались усилиями способных предпринимателей в сухие и уютные винные погреба. Несколько суховатым мумиям он предпочитал достаточно округлые формы девиц без определенных занятий, и единственная клинопись, которой он занимался, были надписи, высекаемые им при помощи рапиры на лицах его коллег-корпорантов. Можно ли упрекнуть двадцатилетнего крепкого молодого человека, если он папирусам и манускриптам предпочитал занимательные тексты Гофмана, а трудам Всегерманского съезда египтологов предпочитал «Роман мумии» Теофиля Готье?

1914 год, принесший столько неприятностей, а впоследствии бывший причиной преждевременной кончины Карла Корна, осложнил до крайности жизнь его сына. Все последующие годы, вплоть до перемирия 1918 года, он употребил на различные способы уклонения от фронта, и это отнимало достаточное количество времени. Когда же Густав Корн был переведен на мирное положение, он с точностью установил отсутствие аккредитивов на его имя в

Северо-экспортном коммерческом банке и присутствие весьма незначительных кредитов вообще. Имея некоторые сведения в египтологии и не имея никакой другой профессии, он с унаследованной от отца энергией, располагая самыми скромными суммами, оставленными ему родителями, вернулся к египтологии. Известное количество времени он провел Египте, что дало ему возможность опубликовать первый труд «Барельефы с изображением богини Таэрт», не отмеченный его коллегами. Однако его второй труд «Сверхъестественные методы в египтологии» вызвал хотя краткий, но довольно знаменательный отзыв академика и его знаменитого современника Генриха Ренера:

«За сорок пять лет моей работы я в первый раз встречаю подобное невежество и нелепое прожектерство у человека, посвятившего себя чистой науке».

Не восемь, а девять

Густав Корн жил в Берлине и жил плохо. Шведские коллеги присылали ему некоторую сумму, которая давала ему возможность есть мясо по воскресеньям, а остальные дни – овсяный кисель, маргарин, хлеб. Однако у Густава Корна был текущий счет в Коммерческом североэкспортном банке, который три года назад показывал пять тысяч долларов. В настоящее время он показывает сто семьдесят один доллар, но зато Густав Корн обладает униками и восемью рукописями, всего тысяча сто тридцать страниц, касающихся заупокойного культа египтян. Густав Корн ест два раза в день – в девять часов утра и в девять вечера. Сравнительно длинная прогулка слегка возбудила его аппетит, но так как сейчас пять часов, то сравнительно молодой ученый должен отвлечь свое внимание от желудка или, вернее, отвлечь внимание желудка от овсянки, которая должна быть съедена в девять часов и не ранее. Египтолог открывает сафьяновый портфель, вынимает пачку рукописей и, приученный к --">