Вивиан Азарьевич Итин - Том 1. Страна Гонгури

нежного бриза, которым никогда нельзя было надышаться. Зловонный чудовищный город исчез. Банановые рощи выросли на берегу. Чудесная набережная охватила бухту и, как сон, по ее извивам вознеслись невиданные здания. Он так углубился в свои видения, что незаметно, едва слышно, проговорил, наполняя камеру певучим размером:

– Страна, где все другое,

Страна моей Гонгури.

Врач, читавший полулежа у восковой свечки какую-то рукопись, внезапно приподнялся.

– Страна Гонгури, – сказал он. – Я только что прочел это название в твоей тетрадке, Гелий. Здесь больше мистики, чем географии.

– Страна Гонгури, – повторил Гелий, стараясь очнуться.

Он замолчал снова.

Врач взял рукопись, перевернул страницу и стал медленно читать стихи Гелия, иногда задумываясь на минуту в конце строфы.

– В снегах певучих жестокой столицы

Всегда один блуждал я без цели

С душой перелетной пойманной птицы,

Когда другие на юг улетели.

И мир был жесток, как жестокий холод.

И вились дымы-драконы в лазури.

И скалил зубы безжалостный голод.

А я вспоминал о Стране Гонгури.

И все казалось, что фата-моргана

Все эти зданья и арки пред мною,

Что все, как «дым пред лицом урагана»,

Исчезнет внезапно, ставши мечтою.

Здесь не было снов, но тайн было много

И в безднах духа та нега светила –

Любовь бессмертная мира иного,

Что движет солнце и все светила.

– Это написано очень давно, – сказал Гелий, – еще когда я был студентом в Петербурге.

– Тем более, – сказал врач, – почему ты никогда не говорил мне о Гонгури?

Тень Гелия задвигалась на переплетах решетки и тотчас же вслед ей грохнул тяжелый выстрел. Рикошет пули наполнил одиночку резким злым воем и мгновенно затих, щелкнув в углу.

– Упражняются, сволочи!

Гелий спрыгнул с нар и подошел к свету.

– Как бы вырваться отсюда! – невольно пробормотал он, сжав кулаки.

Его лицо трепетало.

Ему было 24 года. На вид ему было больше. Его бронзовое лицо с признаками непоправимого истощения покрылось тем туманно-матовым налетом, какой может дать только тюрьма. Левый висок был рассечен, на руке не хватало двух пальцев и неизвестно сколько шрамов скрывала одежда, но жизнь и сила бились в нем, как дикий зверь в капкане. Врач прижимал руку к груди. Гелий заметил это и вдруг ласково улыбнулся.

– Что, испугался, старина? – спросил он, касаясь плеча друга.

– Я просил тебя, – сказал тот, немного задыхаясь, – не подходить к окну. Вчера поставили казачий караул.

– Что ж, доктор, неожиданность – лучше, – ответил Гелий. – У меня нет иллюзий. Это ты говоришь: «Они не посмеют», но они только выжидают момент и все представители всех культурных народов мира при всех белых армиях будут молчать, как всегда. Когда я не мечтаю, у меня нет иллюзий. Я пережил тысячи приключений, не меньше тебя, старина, но теперь у меня предчувствие, что… Впрочем, – Гелий быстро вскинул голову: – ты хотел спросить меня о чем-то? Гонгури. Да, сейчас, пожалуй, действительно пора заняться самыми индивидуальными переживаниями.

Гелий замолчал. Старик, потрясенный и ослабевший, молчал тоже. Потом Гелий продолжал, стараясь заставить его забыть случившееся.

– Я никому не говорил об этом. Ты знаешь, я не люблю членов партии. Я знаю, что они необходимы в эпоху борьбы и армий и что они хорошие боевые товарищи, но я не люблю их. Тебя, как друга, я узнал недавно. В сущности говоря, тут не о чем рассказывать. Сначала это пришло во время далекого детства, когда я лежал с книжкой под головой в зеленой тени и стрекозы пели в небесной сини. Потом всего яснее это повторилось на берегу Индийского океана, незадолго перед тем, как мы встретились. Иногда я курил опиум, стараясь убить время, и каждый раз мне снилось, что так называемый действительный мир становится неясным мелькающим вихрем частиц, исчезая в безмерных пространствах, пока вдруг не наступал момент, когда бессмертный дух забывает тело. И тогда, сперва словно отвлеченная гипотеза, а потом как незыблемая истина являлся мне бледный намек о Стране Гонгури. Но не только в кабаках, – в дни, когда я бывал совсем трезв и голоден и дремал от усталости, во мне возникала уверенность, что я вдруг переходил в совсем другой мир, я жил там и действовал, но когда просыпался, помнил все очень смутно. Однажды, еще на севере, я испытал глубокий экстаз, стоивший мне большой потери сил, и после того я запомнил имя женщины. Ее звали Гонгури. На --">