Анастасия Благодарова - Больная

лечиться одним? Тем более так далеко от города, в глухом лесу.

Ребёнок весело болтал ножками и с неприкрытым интересом разглядывал незнакомку: голые руки, колени и особенно лицо. Всматривалась, как вчерашний чудак, но на сей раз то негатива не вызывало. Обычное детское любопытство. Вера знала его природу. Скривила рот.

— Ты болеешь? — зазвенел голосочек.

Девочка мягко ткнула соседку пальчиком в плечо. Знать, в силу возраста, никогда не встречалась с конопатыми. Считаясь с её наивностью, Вера всё же испытала неприятное жжение в груди. Как кошки скребут.

Мама неустанно помогала в борьбе с комплексами. В шутку называла дочь бразильянкой. Но та видела сериалы, где все поголовно подтянутые красавцы и красавицы с чистой бронзовой кожей. Пошла же в бабушку! Тоже худощавая, в той степени, которая не зайдёт за комплимент. Только у бабушки глаза бледно-голубые, как Байкальский лёд, а волосы, если верить рассказам, были огненно-рыжими. У внучки же всё коричневое: пятнистая кареглазая шатенка. Желаемых перемен по мере взросления ждать не стоит: только потемнеет, а конопушки размножатся. Рассыпаться бы им по носу да по щекам, чтобы озорно и мило. Так нет, вот тебе и на лоб, вот тебе и на уши!

Сколько шуток в своё время наслушалась Вера! Этот ребёнок же не хотел её обидеть. Не хотел. Та ехидно ухмыльнулась. Кивнула. Девочка захлопала ресничками. Конопатая театрально развела руками, прошептала заговорщицки:

— Да. Не знала? Это очень заразно, — прижала ладонь ко рту. — Ой! Ты касалась! Теперь тоже заболеешь.

Малышка подумала, подумала и расплакалась. Убежала, побивая подошвами тапочек по пяткам. Вера не сдержалась, расхохоталась. Единственные зрители, двое мальчишек, стоявшие всё это время у закрытой двери, представления не оценили. Только глянули осуждающе.

Лечить Веру начали внезапно и основательно. Знакомая круговерть — пилюли, уколы, капельницы. Даже лечебная физкультура и физиолечение. Такое себе приключение на полдня. Путешествие от кабинета к кабинету, до самого обеда. А вот как раз таки этот самый обед огорчил. Больницу рекомендовали как уникальную, возможно даже элитную. Диковинных яств, конечно, не заказывали. Но, видимо, больным с нарушениями желудочно-кишечного тракта и в раю будут подавать отварную гречку и сухую куриную котлету на пару. Наученная, заблаговременно заныкала в вещевой сумке шоколадные батончики, пастилу, Чупа-чупсы и пачку сухариков. Но они там, в палате, а она здесь, в столовой, без особого энтузиазма ковыряется ложкой в каше.

Малышня распределилась по своим группкам. Шухер присоединилась к пятилеткам, ожидаемо, предпочитая есть в молчании. Вера сидела в гордом одиночестве в углу. С содроганием прикидывала перспективы на ближайшие две недели. Парой слов перекинуться не с кем — что уж говорить про затеи? Пресная жизнь. Пресная еда. А ведь сейчас лето. И на её место в самолёте до Испании мама положит свой клатч.

Соседний стул заскрежетал ножками по плиточному полу. Белокурая красотка в модной кофте цвета спелой сливы поставила свой поднос на стол.

— Чего грустишь? — Покосившись на чужую тарелку, заключила: — А, понятно.

Вера почувствовала, как уголки губ медленно поползли вверх. Ровесница. Неужели?

— Хочешь, возьми моё, — та принялась разламывать сардельку пополам.

— Ты меня спасла. Спасибо.

— Дай угадаю — живот?

Вера задумчиво поиграла бровями:

— Ну, типа того. А ты тут за что?

— Ноги.

Оканчивать на том разговор не хотелось. Даже если единственные вопросы, что приходили на ум, были глупыми.

— Да вроде ходишь.

— Так меня выписывают скоро.

Сразу словно набежали тучи.

— Блин, жаль, — осеклась. — Ну в смысле… ну ты поняла.

— Ты о том, что дружить не с кем? О, да! Сама две недели маялась. Вот хоть ты приехала.

Новенькая деловито протянула руку. Пожали.

— Вера.

— Для друзей — Лиз.

— И когда выписывают?

— Послезавтра. А до того заходи, в картишки перекинемся.

На «тихом часу», который случается ежедневно после обеда, как стало понятно по местным порядкам, без особой надобности палату покидать нельзя. Вера вроде намеревалась погостить у Лиз, но нянечка, как какого-то гуся на лужайке, погнала обратно. Для одного лишь закон был не писан. В конце коридора, точно потерянная овечка, стоял всё тот же попрошайка с перебинтованной головой. Блуждающий пустой взгляд остановился на знакомой, проводил до самой --">