Фредерик Браун - Круговорот

забраться повыше. Станут они сражаться, жди!

Были среди них такие наглецы, что дразнили его, бегая вокруг. И всегда, почти всегда оставались недосягаемыми для его клиновидных обоюдоострых зубов длиною в шесть дюймов. Пусть ему только попадется эта волосатая мелочь; р-раз, и их теплая кровь потечет по его чешуйчатой шее. Но они почти всегда ускользают.

То-то и оно, что «почти». Бывали все же приятные мгновения, когда его челюсти смыкались не впустую, но редко. И разве такой мелюзги достаточно, чтобы утолить непомерный голод королевского тираннозавра, повелителя всех прочих тираннозавров? Только где они? Похоже, повелитель остался без подданных.

Голод сжигал его изнутри. Жуткий, изнуряющий голод, который его постоянно куда-то гнал.

Голод гнал его и сегодня, заставлял топать по лесу напролом, сминая кусты и деревья, словно луговую траву. А мелюзга, как всегда, улепетывала от него прочь. Цок-цок — стучали их копыта, так-так — шлепали лапы бескопытных. Они убегали, убегали, убегали.

Лес эпохи эоцена буквально кишел жизнью. Измельчавшей жизнью, научившейся ускользать всеми доступными способами. Эта жизнь уже не примет вызов и не станет сражаться, сотрясая землю своим громоподобным ревом и заливая окрестности потоками крови, как бывало, когда один великан шел на другого. Она, эта жизнь, заставит тебя играть в догонялки, ибо не хочет ни сражаться, ни погибать.

И так везде, даже в горячих болотах. В них водились скользкие твари, снующие в мутной воде, но поди их поймай. Плавают они, точно живые молнии, а потом шмыгнут себе в гнилое бревно. Только его располосуешь — их уже и там нет.

Темнело. Он заметно ослаб, отчего каждый шаг отзывался в теле пронзительной болью. Он голодал уже сотню лет подряд, но боль была куда хуже голода. Однако сейчас даже слабость не позволяла ему остановиться. Нечто гнало его дальше, заставляя пыхтеть от натуги.

Это нечто сидело на большом дереве, уцепившись за ветку. Ях! Ях! Ях! — монотонно и насмешливо повторяло оно. Обломанный кусок другой ветки царапнул его по спине, не причинив вреда. Но то было оскорблением властелина. Может, это нечто намерено сражаться? Надежда на бой придала ему сил.

Он изогнулся и кинулся на ветку, задевшую его. Та разлетелась в щепки. Тогда он поднялся во весь свой рост и протрубил вызов маленькому нечто, засевшему в вышине большого дерева. Однако нечто не собиралось спускаться; оно продолжало свои «Ях! Ях! Ях!» и трусливо пряталось.

Он со всей силой вцепился в ствол дерева, но тот был толщиною в пять футов и даже не покачнулся под его напором. Недоуменно взревев, он дважды обогнул дерево, затем побрел навстречу сгущающейся темноте.

Впереди на молоденьком деревце сидело маленькое серое пушистое нечто. Он метнулся туда, но, когда его челюсти перекусили ствол, пушистого комочка там уже не было. Он опоздал; серое нечто успело спрыгнуть на землю и затеряться среди теней.

Стемнело. Он различал лишь очертания деревьев, пока не выбрался за залитую лунным светом равнину. Нечто продолжало его гнать. Маленький живой комочек находился слева от него, примостившись на корточках среди голой земли. Он бросился туда. Нечто не шевелилось, пока он не оказался совсем рядом. Тогда с внезапностью молнии нечто юркнуло в какую-то щель и пропало.

После этого он уже еде переставлял ноги, и мышцы с большой неохотой сгибались и разгибались.

На рассвете он вышел к реке.

Сил почти не осталось, но он все-таки подошел к воде, погрузил в нее свою массивную голову и стал шумно пить. В животе заворочалась грызущая боль. Она вдруг сделалась невыносимой, затем притупилась. Он продолжал пить.

Напившись, он медленно и грузно осел в прибрежную жижу. Нет, он не упал; просто ноги начали подгибаться, пока он не оказался по брюхо в теплой вязкой глине. Восходящее солнце светило ему прямо в глаза. Он не шевелился. Боль, что раньше жила у него в животе, охватила все тело. В ней уже не было прежней остроты. Боль была тупая; не столько боль, сколько болезненная слабость.

Солнце успело подняться и теперь медленно опускалось.

Глаза его подернулись дымкой. Над ним летали мелкие крылатые твари, чертя ленивые и трусливые круги. Крылатые твари вполне годились в пищу, но они не желали спускаться вниз и сражаться.

Когда стемнело, появились другие твари. Их глаза — целый круг глаз — сверкали в двух футах над землей. Он слышал возбужденное тявканье, сменившееся воем. Опять --">