Николай Анатольевич Якуненков - Добрый вечер

– Здравствуй, Рая, – Алина пытливо посмотрела на мать Димы. – А мне он сказал, что ты встретила подругу, разговорилась с ней и отправила его к дому, чтобы он тут тебя ждал. Или все это он просто-напросто сочинил?.. Или как, Дима?..

– Вот так фокус, сынок! Теперь я хочу немедленно услышать все это из твоих уст, дорогой! Ну же, позорь, позорь дальше родную мать своими выдумками!.. Ни стыда – ни совести!

Мальчик стоял, скрытый вечерним сумраком, потупив вниз голову, и молчал, как человек, пойманный на месте преступления.

Лицо Алины озарила легкая спокойная улыбка:

– Что же, раз никто не терялся, и мама оказалась хорошей, то оставляю вас здесь наедине. А то я только к утру домой попаду. Костик мой уже, явно, там чай мне сделал… Ладно, соседка, побегу. Не смею больше оттягивать вам такой нужный разговор. Пока, Рая! Дима, пока…

– Счастливо тебе, – коротко бросила Раиса, изобразив на лице вежливую улыбку.

Быстро отворив дверь, Алина пулей юркнула в подъезд. Поднялась на лифте на свой четвертый этаж, где столкнулась со своим мужем на площадке, стоявшем на стремянке под цоколем погасшей лампочки и держа в руке мобильный телефон с зажженным в нем фонариком, направляя узкий поток света на стену.

– Костя, любимый, ты так еще молод, чтобы оставлять меня вдовой, – намеренно плаксиво-умоляющим голосом произнесла женщина. – Остановись, я все пойму! Я больше никогда тебя не заставлю ставить греть чайник. Полностью осознаю свою вину! Пойдем же домой!..

– Ха-ха!.. Смешно!.. – мужчина прислонился спиной к прохладным ступеням стремянки. – Вот лампочка перегорела, решил заменить. А я посмотрю, после лужи тебя прямо и тянет на какие-нибудь острые ощущения.

– О да, организм прямо требует адреналина!.. Не неси чушь, дорогой.

– Кстати, там, наверное, вода в чайнике уже закипела, сними его…

– Хорошо, – проговорила Алина и оставила мужа одного на площадке.

Вкрутив новую лампочку, а перегоревшую поместив в картонный футляр, Костя щелкнул выключателем. Яркая вспышка белого света озарила этаж, согнав всю наплывшую тьму вниз и вверх по лестнице, запрятав в закуток у мусоропровода.

Мужчина уже сложил стремянку, как обратил внимание на стену, на то место, что было выше цоколя с только что вкрученной лампочкой и почти у самого желто-белого потолка. Небольшое непроницаемое для света углубление и идущая от него по потолку тонкая, петляющая трещина, делящая потолок над входом в лифт, внушали различные мысли об их происхождении.

– С чего это вдруг мы начинаем сыпаться? – вслух пробормотал Костя, подхватывая стремянку подмышку. – Надо в понедельник в домоуправление позвонить, пусть шпаклюют или штукатурят здесь…

И с этими мыслями исчез в своей квартире. Тихо с коротким щелчком захлопнулась дверь, после чего послышался скрежет поворачиваемого дважды замка. Площадка опустела, примерив заново на себя густое безмолвие.

Но вдруг неожиданно свет лампочки замерцал и так быстро, что будь кто свидетелем этого явления, то у него зарябило бы в глазах. Короткие скребущие звуки стали исходить сверху. На пол посыпались мелкие частички побелки. Привлекшая внимание Кости трещина становилась все больше и больше, будто нечто таинственное совершал действия в потолке. Раздалось хлюпанье и чваканье. И на потолке принялась еще быстрее разрастаться, словно живая, испускающая странные звуки трещина. Все длиннее и длиннее. Пока не разделила собой стену над дверями лифта и не скрылась где-то в глубине шахты за ним.

Выскочив из вагона поезда, мужчина средних лет в дорогой черной кожаной куртке и резко контрастировавших с ней серых брюках почти бегом пересек перрон, после – широкий зал вокзала и оказался на площади. Слева дружным рядом стояли в ожидании своей очереди припаркованные автомобили такси. Мужчина, не раздумывая, запрыгнул в одну из них и громко сообщил адрес, сказав, что ему нужно срочно попасть, поэтому за скорость будет отдельная доплата. Автомобиль тотчас же тронулся с места.

Седьмой этаж.

Альберт Косин, мужчина пятидесяти лет с красивыми чертами лица и с обрамлявшими его вьющимися темными волосами, подернутыми пикантной сединой, внимательно всматривался в свое отражение в зеркале, растирая щеки дорогим одеколоном. Замер, и его